"Михаил Ахманов. Страж фараона " - читать интересную книгу автора

его после сто четырнадцатого памятника. Странное число, не круглое, но
столько, по словам Баштара, было сур в Коране, и Семен почтил их все
кладбищенскими обелисками - от самой первой, что называлась "Открывающая
Книгу", до последних - "Очищение", "Рассвет" и "Люди". Всякая плита с
художественным оформлением приносила Баштару от семисот до полутора тысяч
зеленых, и, памятуя о количестве сур в Священной Книге, он мог почитать
себя богачом. Мог бы и благородство проявить, сдержать слово, как положен
правоверному, но являлся он правоверным суровой советской закалки и больше
Корана чтил пословицу: "Кур, что несут золотые яйца, на волю не
отпускают". И в результате сто четырнадцатый обелиск стал для Семена не
ступенькой к свободе, а камнем обмана. Баштар посмеялся над ним, заявив,
что клятвы на Священной Книге не давал и что кроме сур есть еще и
приложения-хадисы, коих насчитывается сотен пять, а может, и две тысячи. С
тем он и удалился, хихикая в бороду.
Семен докурил, мрачно взирая на памятник с волком, потом взвесил в
смуглых мускулистых руках кувалду. Тяжелый молот, килограммов на шесть, с
длинной, в метр, рукоятью; вот рассадить бы им Баштару череп! Так
рассадить, чтоб кости хрустнули! Чтобы мозги по стенке расплескались! Чтоб
верхняя челюсть налево, а нижняя - направо!..
Он злобно скрипнул зубами. Ярость бушевала в нем, сильные мышцы
напряглись, пальцы скрючились когтями, будто давил он не рукоять молотка,
а тощую шею рабовладельца Баштара. Ненавистная рожа маячила перед ним,
скалясь в издевательской ухмылке, и был в этот миг Баштар похож на волка,
на злобного чеченского волчару, глядевшего на Семена с гранитной плиты.
Сплюнув на пол, он оскалился волку в ответ и пробормотал:
- Веселишься, сволочь? Думаешь, какие бабки тебе приволокут? И как ты
их станешь считать да мусолить? А я - горбатиться в твоем подвале и камень
рубить? Ну, блин, будет тебе камень! Только не в целости, а по частям!
Поднимая увесистый молот, Семен шагнул к могильной плите. Реальность
на секунду будто расплылась перед ним; сквозь алую пелену он не видел ни
ярко вспыхнувшей лампочки, ни засаленного матраса, ни камней и ведер у
стены, не чуял зловония параши, не слышал, как во дворе, за дверью, Баштар
что-то толкует одной из десятка своих невесток. Пелена сгущалась и
багровела, застилая взор, туманя разум, но он знал, что не промахнется,
что молот послушен и грохнет прямо в волчью пасть, рассадит плиту до
основания. Он ощущал это безошибочным чутьем каменотеса.
Как делают статуи? Очень просто: берут камень и отсекают все
лишнее... Этот волк был лишним, и арабская надпись, и полумесяц со
звездой! И Баштар тоже был лишним, чем-то таким, что полагалось отсечь,
вырубить из монолита жизни, превратить в щебенку, в пыль и прах... И
Баштара, и друга Кешу, и прочую работорговую братию...
Замах был могуч, и он уже приготовился к тому, как знакомая боль
плеснет в напряженные мышцы и отзовется долгим эхом в костях. Камень есть
камень, он не сдается без боя...
Удар! Мгновенный проблеск света, затем полумрак, свежий теплый ветер,
ночное небо и ощущение, что молот провалился в пустоту. Нет, не в пустоту,
во что-то мягкое или не такое прочное, как камень... Инерция швырнула
Семена вперед, он покатился, чувствуя хлесткие травяные стебли обнаженной
кожей, прижался к земле, потом, не выпуская кувалды из рук, поднял голову.
Ни лампы, ни матраса, ни подвала... Где-то в стороне, смутно