"Михаил Ахманов. Среда обитания " - читать интересную книгу автора

он относился к ним с симпатией, да и сам, по крупному счету, принадлежал к
той же породе мечтателей, романтиков и беспокойных душ. Однако в нем
бесспорная тяга к романтике соединялась с изрядной долей практицизма; свои
идеи и мечты он оценивал здраво и делил на то, что можно воплотить в
реальности, и то, что подходило лишь для фантастических романов.
- Слишком много впечатлений, - произнес он, перебирая в памяти
вчерашний день. - И впечатления смутные... - Он помолчал и добавил: - Ну,
это уж как водится... The golden age was never the present age1.
Мысли его обратились к другой проблеме. Косвенно или напрямик она была
связана с памятью; он помнил всю свою жизнь, все ее мельчайшие детали и
подробности, помнил важное и не очень - первую встречу со своей женой,
защиту диссертации, рождение сына, смерть родителей; помнил массу имен и
лиц - друзей студенческой юности, медиков, которые его лечили, коллег по
институту и писательскому цеху; помнил связанные с ними мелочи - так, один
известный критик не ел рыбы, просто терпеть не мог, а Лена, сестричка из
Центра диализа, красила ногти в зеленый цвет. Все это сохранилось, все
абсолютно - кроме последних моментов прошлой жизни. Где он был, что делал,
с кем встречался, с кем разговаривал? Ноль информации... Пустота, провал! В
этом было что-то загадочное, странное и потому пугающее. Может быть, если
бы он вспомнил об этих последних часах, минутах или хотя бы секундах,
нашлось бы и объяснение? Раскрылся бы секрет, как он попал в тело инвертора
Дакара, в это столь отдаленное будущее, что от его эпохи не осталось ни
развалин, ни имен - пожалуй, ничего, кроме карикатур на Эрмитаж и Кремль да
проржавевшего двуглавого орла...
Он напряженно размышлял на эти темы, но память молчала. Последнее, что
он помнил, это поездка куда-то, возможно - в Москву, и, вероятно, в мае.
Зачем? Он не встречался с Андреем, светловолосым издателем, не виделся с
друзьями, не посещал врачей и не таскался по шумной разухабистой Москве -
она и прежде не входила в список его любимых городов. Может быть, он ездил
не в Москву? Куда еще? В какое проклятое место? Куда и зачем его понесло?
Точно не в Париж, который в этом мире обратился Пэрзом! Нахмурившись, он
почесал в затылке, повернулся к терминалу и вызвал из небытия синтета Эри.
- Арташат, - произнес он. - Как мне связаться с Арташатом?
- В Мобурге тысяча двести пятьдесят пять Арташатов, - раздалось в
ответ. - Уточните параметры поиска, дем Дакар.
- Арташат, потомственный врач из Медконтроля. Недавно я встречался с
ним... Здесь, в этом стволе.
- Вызвать его через ваш браслет?
- Есть другие способы?
- Да. Вывести изображение на терминал.
- Так и сделай. Сообщи, что дем Дакар, инвертор, желает с ним
поговорить. Конечно, если не занят Арташат.
Отступив, он опустился в кресло, провел ладонью по обтянутому шелком
подлокотнику. Ткань была мягкой, яркой и удивительно прочной. Самый дорогой
материал, как объяснила Эри, причем натуральный. Платье из него носили
состоятельные люди, а те, кому не повезло, довольствовались фантиками из
синтетики или раскрашивали тела. Фантик, обертка, упаковка - так называли
одежду на местном жаргоне, а обувь, похожая на носки с гибкой подошвой,
именовалась чехлами.
Лицо Арташата повисло над рабочим столом, сменив изображение Эри.