"Михаил Ахманов. Среда обитания " - читать интересную книгу автора

наблюдения не являлись пищей для ума, не будили ни любопытства, ни
фантазии, а оседали где-то в безднах памяти, проваливались в мертвую ее
трясину и таяли - так, как тают звезды в рассветных небесах. Частицы
реальности, подчиняясь внутреннему бессознательному ритму, мелькали перед
ним картинками-вспышками на невидимом экране: проблеск, темнота и снова
проблеск. Одна картинка, другая, третья, четвертая...
Пол. Обыкновенный пол из темно-коричневого пластика. Не гладкий, а
чуть ребристый. Рисунок - шестиугольники с насечкой, идущей то вдоль, то
поперек. Пол идеально чистый, не видно ни пылинки, ни соринки.
Спинка кресла - того, что впереди. Тоже пластик, оттенка кофе с
молоком. Над спинкой торчит голова. Женская. Пышная прическа: пряди волос
уложены в виде океанских волн. И цвет такой же: у корней - фиолетовый,
потом синий, лазурный, зеленый, нежно-нефритовый и на самых кончиках -
белый, как морская пена.
Проход. Широкий проход справа, за ним - ряд кресел у противоположной
стены. Большей частью пустых, только где-то впереди смутно маячит фигура в
пестром облегающем комбинезоне. Яркая броская ткань - чередование алых и
желтых полос, черный узор у запястья и ворота... Мужчина? Женщина?
Непонятно...
Слева стена - светло-серая, слегка вогнутая, плавно переходящая в
потолок. На сером фоне - рисунок: розовые нити расходятся бесконечной
паутиной, ползут к потолку и полу. Стена чуть заметно мерцает, наполняя
вагон слабым жемчужным светом. Настолько слабым, что конец вагона не
разглядеть. Или он слишком длинный?.. Много длиннее обычного, а еще...
Окна!
Окон нет. Нет покачивания, потряхивания, лязга на стыках рельсов, гула
моторов, скрипов, шорохов. Мертвая тишина! Ни звука, ни признака
движения... Но он почему-то знал, что находится в поезде и несется вперед
со скоростью пули.
Куда? Вероятно, домой...
Эта мысль, прорвавшись сквозь вязкий туман, окутавший сознание, почти
разбудила его.
Поезд... Он - в поезде... Значит, возвращается из Москвы в Петербург.
В последние годы, после начала болезни, он ездил только в Москву, к своим
издателям. Ездил на день. Болезнь не отпускала его надолго: все
понедельники и четверги он проводил в центре диализа - лежал, подключенный
к искусственной почке, и с каждым разом эти сеансы становились все дольше и
мучительней. Врачи и медсестры посматривали на него с плохо скрытым
сочувствием - мол, почти не жилец...
Эти взгляды вдруг ясно вспомнились ему, заставив вздрогнуть. Сумка! Он
судорожно пошарил рукой по сиденью, с трудом нагнулся и заглянул под
кресло.
Сумки не было.
Странно. Даже не странно - ужасно!
Черная кожаная сумка сделалась для него таким же необходимым
предметом, как брюки, башмаки, пиджак. В сумке - лекарства, еда, бутыль с
водой... Без этого он мог прожить три часа или четыре, может быть, шесть,
но срок отпущенного времени был неопределенным - лекарство могло
понадобиться в любой момент. Ему полагалось находиться рядом, в сумке, не
дальше чем на расстоянии протянутой руки.