"Михаил Ахманов. Ливиец" - читать интересную книгу автора

Солнце повисло над самым горизонтом, пыль улеглась, и в прозрачном
воздухе протянулись вверх тонкие дрожащие пальцы дыма от сотен костров.
Воины отдыхали - почти все, за исключением провинившихся. Этим, как обычно,
достались рытье отхожих ям на дальней границе лагеря, ночные караулы, сбор
хвороста и чистка котлов. Я шел к ливийскому стану, петляя среди полуголых
солдат, сидевших у огня, повозок с быками, колесниц и лошадей, около которых
суетились возничие. Здесь, на равнине у Шарухена, места хватало, да и людей
с животными было не так уж много, но всё же лагерь производил впечатление
скученности и тесноты. Не помню, чтобы мне довелось испытывать такое чувство
в своей эпохе, хотя я бывал на стадионах и в парках, где собирались сотни
тысяч. Однако, при всей своей многочисленности они не выглядели толпой -
или, вернее, каждый оставался личностью, бессмертной и неповторимой. Но в
мире, что окружал меня сейчас, даже боги не были бессмертны, людей же
считали пылью и прахом под стопой владык. Смириться с этим, преодолеть себя,
забыть врожденное достоинство и гордость, было нелегко, и потому из
любопытных неофитов, спускавшихся во тьму минувших лет, лишь единицы
повторяли странствие. Считалось, что принадлежность к Койну Реконструкции
Прошлого весьма почетна, но многолюдством мы похвастать не могли.
За обозом колесничих - телегами, груженными сеном и ячменем, - меня
догнал Инхапи, двадцатилетний воин, старший над пятью лазутчиками. Если я не
ошибался, и он был тем Инхапи. В ближайшую половину столетия ему предстояло
служить четырем фараонам, достигнуть генеральского чина и должности
Хранителя Южных Врат и, в завершение карьеры, возвести на трон правнучку
Яхмоса, женщину-царицу Хатшепсут. Георгий, мой коллега, который занимался
начальным периодом Нового царства, еще не установил идентичность этого
Инхапи и того, который в семьдесят лет будет командовать корпусом Сохмет и
короновать царей.

- Унофра - да будет Монт* благосклонен к нему! - повелел мне, господин,
сопровождать твоих людей. К ущелью, - произнес Инхапи, склонив голову.
- Хорошо. Желаешь провести ночь в моем лагере?
- Если позволишь, Ветер Смерти.
Так меня звали - Гибли, Ветер Смерти. У народа, к которому принадлежал
мой психогенный носитель, были названия для всех и всяческих ветров: рагис -
дующий с гор, шаркийя - дующий с моря, псуш - дующий из сухой саванны. Ветер
гибли был самым страшным - смерч, несущий песок пустыни, способный засыпать
поля, каналы и дома, убить людей и всё живое. Поистине Ветер Смерти! Имя это
носили самые великие из ливийских вождей.
Спустилась ночь, когда мы достигли ливийского стана. Небо казалось мне
мертвым - ни движущихся огней, ни сияющих шлейфов с заатмосферными городами,
только ледяное мерцание звезд. Одна из них, кроваво-красная, повисла прямо
над башнями Шарухена.
Мои воины дремали, завернувшись в плащи из козьих шкур, но рыжий Иуалат
и Усуркун, начальники отрядов, ждали у гаснущего костра. Масахарта, сын
Усуркуна, поворачивал над алыми углями вертел с тушей ягненка. В отсветах
пламени руки и лицо его казались розовыми - светлокожие ливийцы в отличие от
прочих племен и народов почти не загорали. То была их странная генетическая
особенность, такая же древняя, как раса, от которой они произошли.
Я сел, вытащил нож, отрезал кусок себе, потом Иуалату, Усуркуну и
Инхапи. Мы ели с жадностью. Жир, падавший на угли, взрывался крохотными