"Михаил Ахманов. Путь на Юг" - читать интересную книгу автора

неверно - крупная лапища казалась больше, чем у гориллы, и поросла
густой рыжевато-бурой шерстью. Смирницкий посмотрел вниз, на свои
колени и ноги - кожа отливала негритянским цветом шоколада, хотя он
являлся природным русаком-северянином из Мурманска. Мартинес, рослый
кубинец из Флориды, заметил, что его пятерня сделалась крохотной,
как у пятилетнего ребенка, а пальцы лишены ногтей. Руки Бабанина были
вообще нечеловеческими, трехпалыми, покрытими чем-то вроде чешуи. Что
до Реваза Бараташвили, то он не рассмотрел ни рук, ни ног, ни живота,
словно его глаза находились на конце вытянутой вперед морды. Все это
наводило на размышления. Какие? Точный ответ не был известен ни
работавшим в Пректе аналитикам, ни самому Шахову.
Выключив компьютер, он уставился в темный экран, потом
задумчиво пробормотал:
- В шторм любая гавань хороша... С этим не поспоришь, но надо
еще, чтобы он согласился. Рисковое дело, опасное...
Но, зная Одинцова, генерал не сомневался, что тот не откажется.

* * *

За окнами совсем стемнело, и на площадке перед стартовым
комплексом зажглись фонари. Летящий снег мерцал в их сиянии, а обступившие
площадку угрюмые ели казались отрядом таежных воинов в белых маскхалатах.
Над их остроконечными шлемами повисла луна, похожая на огромную серебряную
монету с чьим-то неясным ликом, божественным или королевским. Ртищев с
Манжулой совсем выдохлись, и Одинцов закончил тренировку и погнал их в
душ. Сам остался в зале, но не потому, что экс-полковнику зазорно мыться
с лейтенантами - просто не любил, когда озираются на его шрамы. Поглядеть
было на что, особенно на спине, и Одинцов, не признаваясь себе в этом,
все-таки стеснялся. Не станешь же каждому объяснять, что чертова мина
сзади взорвалась... Тот, кто на нее наступил, сразу отправился к ангелам,
но и Одинцову досталось - теперь его спина была похожа на небрежно
вспаханное поле.
Он постоял у окна, глядя на искристый иней, нарисовавший
на стекле контуры женской фигурки. Должно быть поэтому вспомнились
обе его супруги, Светлана и Ольга, и другие женщины, с которыми он
был близок, временами по сердечной склонности, а иногда по расчету,
ибо в делах служебных было не до сантиментов. Женщин к нему тянуло;
возможно, их соблазнял окружавший его ореол таинственности и силы
плюс мужественная внешность. Но своя половинка, единственная на белом
свете, так и не нашлась, чему Одинцов имел вполне разумное объяснение.
Ему казалось, что слабый пол в двадцатом веке лишился жертвенности,
присущей женщинам в далеком прошлом, той черты, что помогала им ждать,
не задавая вопросов, и любить, не требуя взамен ни денег, ни нарядов,
ни квартир в столице, ровным счетом ничего, кроме ответной любви.
Разумеется, не все женщины сделались жертвами эмансипации, встречались
и другие, во всех отношениях подходящие, но в семейной жизни Одинцову
все-таки не повезло. Правда, из-за этого он женоненавистником не стал.
Вздохнув, он направился в уже опустевшую душевую, смыл пот,
переоделся и постоял перед зеркалом. Зеркало было непременным атрибутом
прежней его профессии, помогавшим натягивать маски невозмутимости, гнева,