"Михаил Ахманов. Пятая скрижаль Кинара (Принц вечности) ("Хроники Дженнака" #2) " - читать интересную книгу автора

разбрасывать свои шатры в степях, лесах и у подножий гор. Но главное,
должны они помнить о боге - то-есть обо мне; петь мне хвалу, исполнять мою
волю и заветы, которые я им дам, молиться, приносить жертвы, говорить со
мной и помнить обо мне всякий миг. А для того, чтобы не отвлекались они
видом плодоносящих деревьев и пышных трав, пригодных для скота, видом
зверей и птиц, коих можно выследить и убить, видом прозрачных вод и высоких
гор, нужно дать им подходящее место для молитвы. Место, где они могли бы
обратиться душою к богу, забыв о прочих местах и видах, более приятных и
располагающих к грешным мыслям.
Тут светозарный Митраэль огляделся еще раз и вопросил себя: какое же
место подходит лучше этого? На все четыре стороны - один песок, совсем
недвижный, в отличие от волн морских; а над ним - только просторное небо, и
нигде ни гор, ни холмов, ни деревьев, ни крохотной былинки... Воистину, нет
лучшего места, чтоб говорить с богом, озирая бескрайние пески да небеса и
чувствуя свою ничтожность!
И, поняв это, Митраэль оставил пустыню такой, какой была она в первые
дни созидания; отвел ее светлый бог для молитв и раздумий, для кающихся и
алчущих милости его, и для возлюбленных своих детей, угодных его сердцу.
Для бихара!
Амад в последний раз ударил по струнам и смолк.
Взгляд Дженнака скользнул по лицам слушателей. Его сеннамиты выглядели
равнодушными, ибо светлый Митраэль не был их богом, и все его старания
украсить и оживить землю могли касаться Риканны, но никак не Эйпонны; в ней
царили иные божества, и обратиться к ним разрешалось в любом месте, приняв
одну из семи предписанных поз. Хирилус, старый молчаливый брит, застыл с
кувшином в левой руке, а правой вцепился в бороду - видно, желал
представить пространство, засыпанное из края в край песками, что для
лесного жителя было делом непростым. Что же до Ирассы, тот едва ли не
подпрыгивал на кожаной подушке и сверкал глазами, собираясь задать не
меньше десятка вопросов. Лишь почтение к господину сдерживало его язык.
Усмехнувшись, Дженнак кивнул ему.
- Клянусь свиной щетиной! - Ирасса стукнул о колено кулаком. - Разве
неживые камни могут обратиться деревьями, зверями и даже людьми? Все было
совсем не так! Был Куул, и была Келайна, его женщина, и от союза их родился
желудь - огромный желудь, повыше той груды камней, что навалил твой
Митраэль! Тот желудь Куул закопал в землю и поливал его собственной кровью
и мочой три дня; а на четвертый из желудя вырос дуб, а на нем другие
желуди, и было их больше, чем шерстинок на медвежьей заднице. Вот от них-то
все и пошло! Желуди с вершины дуба обратились людьми, а те, что висели
снизу - зверями и деревьями. И потому дуб - святое древо Куула, и молиться
надо под его кроной, а не в песке. Песок подходит лишь для черепашьих яиц,
а не для людей. Разве не так?
- Песок - возможно, - с мягкой улыбкой произнес Амад. - Но я, мой
славный воин, говорил не о песке, а о песках. Пески же - совсем другое
дело.
- Не вижу, чем большая куча песка отличается от малой, - пробормотал
Ирасса. - А вот объясни-ка мне, сказитель, отчего камушки, коими игрался
твой Митраэль, были разного цвета? Ты помянул шесть божественных красок -
выходит, были среди них черные и белые, синие и красные, зеленые и
желтые... Зачем?