"Михаил Ахманов. Пятая скрижаль Кинара (Принц вечности) ("Хроники Дженнака" #2) " - читать интересную книгу автора

я сказание о великих твоих подвигах и странствиях, о битве с морским злом,
порождением Ахраэля, и о божестве, заступившемся за тебя... Дивная это
история! Столь же дивная, как и то, что сижу я в мире и покое у ног
божественного отпрыска, который узрит и правнуков моих, и их детей, и детей
их детей... Воистину, чудо!
- Не все в той чудесной истории правда, - сказал Дженнак, глядя, как
Хирилус заботливо наполняет чашу сказителя. В Бритайе, не знавшей ни
письменности, ни книг, к любому рапсоду относились с великим уважением, и
даже дикие шоты, обитавшие на севере, в горах, не верившие в Куула и
рубившие священные дубы на дрова, никогда не трогали певцов.
- Не все правда? - Амад пожал неширокими плечами. - А нужна ли тут
правда, светлый господин? Ведь в песнях поется о величественном, и люди
хотят послушать о богах и героях, о сражениях с демонами, а не о том, что
ремень сандалии натер герою мозоль. Есть правда жизни, - он ударил по
струнам, взяв низкий стонущий аккорд, - и есть правда песнопения, - теперь
звук лиры был нежным, как шелест ветра в розовых кустах. - Это две
различные правды, и каждая на свой лад верна.
- Есть только одна правда, - возразил Дженнак. - Ты же говоришь о том,
что бывает она неприятной и страшной, и потому люди временами предпочитают
ложь... Но не будем пускаться в споры, Амад! Кажется, ты собирался
рассказать историю?
- Да, мой господин - историю о пустынях. Ты часто спрашивал меня, на
что походит пустыня, где нет ни деревьев, ни трав, ни воды, а одни лишь
пески да жаркое солнце, но я, ничтожный, не могу поведать о ней - поведать
так, чтоб ты почувствовал ее величие и покой, равный покою смерти. И хочу я
повести рассказ не о том, как выглядит пустыня, но отчего появилась она, и
кто ее создал, и зачем. Послушай, владыка, и ты, наверное, поймешь, что
есть у нее свое назначение и цель, как у всего остального в нашем мире.
Дженнак кивнул. Действительно, ему случалось расспрашивать Амада про
пустыни, ибо подобных ландшафтов в Эйпонне не было. Он много где побывал,
путешествуя и сражаясь: видел северные тайонельские леса и огромное пресное
море, лежавшее среди них как сапфир в обрамлении малахита; видел атлийские
плоскогорья и жаркие болотистые джунгли Перешейка, где между деревьев
курится белесоватый смрадный туман; видел дельту Отца Вод и поднимался на
север по великой реке шириною в пять, шесть, а то и во все десять полетов
стрелы; видел кейтабские острова, подобные зеленым букетам, плывущим в
изумрудно-синих водах Ринкаса; видел град Лимучати у пролива Теель-Кусам и
переброшенный над ним гигантский мост, творение арсоланских мастеров; видел
дубовые леса Бритайи и Ближней Риканны, иберские скалистые берега,
тасситские и лизирские степи.
Но побывать в пустыне ему не довелось - в настоящей пустыне, где не
растет трава, и до самого горизонта тянутся знойные бесплодные пески цвета
расплавленного золота. Говорили, что за лизирской степью как раз и
находится такая ужасная земля, и тянется она до рубежей Нефати и реки
Нилус; дальше лежит узкое море с красноватой водой, а за ним - снова
пустыня, та самая, в которой и обитали бихара, амадовы сородичи.
Собственно, как рассказывал Амад Ахтам, сын Абед Дина, им приходилось
кочевать рядом с пустыней в засушливой степи либо между оазисов, затерянных
в песках - только там можно было найти воду, корм для горбатых
непривередливых верблюдов, для овец и лошадей, да еще кое-какую живность,