"Михаил Ахманов. Ассирийские танки у врат Мемфиса" - читать интересную книгу автора

знаю, что он под меня копал - сильно мы друг друга не любили. Я служил, а не
выслуживался, в бою не прятался за спинами солдат и, поминая имя фараона, не
вопил как припадочный: жизнь!.. здоровье!.. сила!.. Ну, было кое-что еще...
девку мы с ним не поделили в одном аскалонском борделе.
Словом, увидел я этот подмоченный камень, отдал генералу честь и
говорю:
- Древний обелиск, семер. Должно быть, времен Тутмосов и Рамсесов, и к
тому же врагом оскверненный. Во имя Та-Кем мы его восстановим, а этому
молодцу, - киваю на Давида, - я назначу порку.
Говорю так и соображаю: если каменюга от прежних династий, то выйдет
непочитание святынь, а за это порка в самый раз. Скажем, десять ударов по
пяткам.
Но Снофру молчит, в землю смотрит. Вокруг солдаты мои столпились, гудят
возбужденно, оружием бряцают - от схватки еще не отошли. У Давида рожа -
бледнее белого лотоса. Сообразил, что дело плохо. Будь он роме, может, и
обошлось бы, но он - иудей, наемник, иноверец.
Хуфтор, черная душа, обнюхал камень, поскреб надпись из почерневших
иероглифов и поворачивается ко мне с мерзкой ухмылкой.
- Ошибаешься, чезу, не старинный это памятник, а нынешней династии.
Гляди, вот имя фараона Джосера Семнадцатого, прапрадеда нашего светлого
владыки, да живет он вечно! А вот - моча хабиру... Оскорбление величества!
Хуже этой статьи лишь покушение на царскую особу, о чем Снофру хорошо
известно. Так что кивает он Пиопи, командиру первой череды, и говорит:
- Оскорбителя - к стенке. Действуй, офицер.
Пиопи деваться некуда. Кивает он в свой черед теп-меджету Хоремхебу и
велит построить расстрельную команду.
Солдаты зашумели. Надо сказать, бойцы в первой череде - лучшие из
лучших, ветераны-наемники, парни умелые и свирепые, как сама Сохмет. Роме,
ливийцы, хабиру, шерданы... все, кроме кушитов. Их я в чезете не держал -
ложатся под огнем и в рукопашной против ассиров ничего не стоят. Ну, не об
этом речь, а о том, что все на меня глядят и каждый на себя судьбу Давида
примеряет.
Я с генералом заспорил:
- Нельзя его расстреливать, семер.
- Отчего же? - говорит Снофру. - Всякого можно расстрелять. Хвала
Амону, власти у меня достаточно!
- Этого нельзя, - повторяю. - Он - менфит,[10] воин великого мужества,
из двадцати восьми памфиловцев. За подвиг награжден "Святым Аписом", а после
выслужил бляху доблести "Глаз Гора", бляху за оборону Тира и бляху Сохмет за
уничтожение семи противников в одном бою. И хоть большая на нем вина, но к
стенке - это слишком.
Сказал я правду - были у Давида боевые бляхи, и в корпусе недоброй
памяти Памфилия он тоже служил. Все-таки что-то в его пользу! И еще одно:
если бы брызнул он на памятник царствующему Джосеру, расстреляли бы на
месте, но прапрадед - родич дальний, и тут возможно снисхождение.
Но Хуфтор не унимался:
- Расстрелять! А командира чезета - под палки!
- Опозорить меня хочешь? Не будет этого! - говорю. - Не будет, клянусь
Маат, богиней истины! Лучше к стенке встану со своим бойцом!
Хуфтор чуть не запрыгал от радости: