"Михаил Ахманов. Массажист" - читать интересную книгу автора

отдельно - розовые, лиловые и желтые); коллекция рубинов, от бледно-алых до
кроваво-красных и багровых; собрания изумрудов, аквамаринов и бериллов, где
были экспонаты в сорок-пятьдесят карат; и, наконец, всякая мелочь вроде
хризобериллов, александритов, цирконов и шпинелей. Алмазы Черешин
целенаправленно не собирал, считая это баловством, но не отказывался
выменять или приобрести "по случаю", и на эти "случайные" камешки можно было
б вооружить мотострелковый полк. А на все остальное этот полк мог бы
отправиться в Новую Зеландию и воевать там лет пятнадцать, освобождая
папуасов от британских колонизаторов[11].
Кроме двух комнат и обширной кухни были в черешинской квартире еще и
прихожая с коридором, и в них Юрий Данилович разместил библиотеку, тысяч
пять томов, все - о камнях и способах их обработки, о ювелирных изделиях, о
геммах и камеях, о самоцветах магических, целительных, библейских, а также о
методах и приборах, с помощью коих различались подделки и имитации. Сами же
приборы, микроскопы и рефрактометры, дихроскопы, полярископы, пикнометры,
фильтры и весы, хранились в огромном стенном шкафу на месте бывшего туалета,
а туалет нынешний был совмещен с ванной, благо ее габариты не отрицали
подобной возможности. Так Юрий Данилович и жил - в обрамлении камней и книг,
приборов и инструментов; дожил он до преклонных лет, видел в своих
самоцветах не богатство, а исключительно радость и красоту, и был совершенно
счастлив. Вот только болела у него временами спина...
Баглай вошел в подъезд, поднялся по мраморной истертой лестнице к
двери, некогда сиявшей лаком, а ныне выкрашенной бурой краской и позвонил.
Звонок был старинным, из тех, где надо не кнопку давить, а повертеть
маленькую металлическую рукояточку.
Дверь распахнулась, явив невысокую крепкую фигуру Черешина в
монгольском халате, с благожелательной улыбкой на устах. Юрий Данилович был
вообще человеком улыбчивым, добродушным, легкого нрава и сангвинического
темперамента; он улыбался даже тогда, когда им пытались закусить - в прямом,
не в переносном смысле. Ну, а Баглай, целитель и добрый знакомый, гость
дорогой, проходил по особому списку - хоть не племянник, не внук, однако
почти что родич.
- Ну, бойе! В самый раз пришел! - Пальцы Черешина утонули в крупной
ладони Баглая. - Перво-наперво, я тебе деньги отдам... память-то
стариковская, пока не забыл, надо отдать... А после мы чайку изопьем, и
примешься ты выкручивать мой копчик и барабанить по спине... - Он уже тащил
Баглая на кухню, лавируя меж книжных полок и шкафов. - И разомни-ка мне
сегодня, бойе, шрам... не тот, что на ребрах, а тот, что на левом костыле...
погода сырая, мозжит - спасу нет!.. Вот разомнешь, да с маслицем, оно и
полегчает...
- Это какой же шрам? - спросил Баглай, осторожно пробираясь по
коридору, забитому книгами. - Который от малайского криса? Или от пули?
- Ха, от криса!.. От него - царапина под локтем, плевая такая
царапинка, о ней я и думать позабыл... От пули - то как раз на ребрах...
затянулось и быльем поросло... А вот на ноге - болит! Ногу мне мишка
порвал... в сорок седьмом, на Вилюе... а от его когтей - самые вредные раны.
Вроде и зажила, но сырости не терпит... ни сырости, ни холода... а у нас
холод восемь месяцев в году... Вот если б я в Нигерии остался... или в
Конго... зря не остался... Вот там, бойе, климат, доложу тебе!.. Теплынь!
Бойе было тунгусским словцом, обозначавшим парня или юношу; Черешин