"Михаил Ахманов. Массажист" - читать интересную книгу автора

Выход, конечно, существал: не торопиться, ждать, следить. Ян Глебович
надеялся, что сам он не станет очередной баглаевой жертвой - художник
Глухов, счастливый владелец студии в Озерках и полотна Лоррена, не был еще
подходящим объектом для шу-и. Слишком уж молод, так что найдется другой...
возможно, уже нашелся...
Следить и ждать? И взять с поличным у неостывшего трупа?..
Это было бы грехом. Великим грехом - платить человеческой жизнью за
шанс справедливого возмездия! А шанс оставался невелик и в этой ситуации;
мал и настолько же призрачен, сколь способ убийства - неординарен. Ни пули,
ни отравы, ни ножа, ни явного членовредительства, ни передозировки
каких-нибудь опасных препаратов... Четыре точки на шее, искусные руки и
хрупкость старческих сосудов... Словом, идеальное убийство! Можно раскрыть -
но как доказать?
Он это понимает, думал Глухов, и потому не остановится. Не остановится
никогда! Если поймать и посадить за воровство, дадут лет восемь; значит,
выйдет через пять - скостят за примерное поведение... Уедет куда-нибудь,
исчезнет, затеряется и примется за свое, только станет осторожнее и злее. И
скольких уложит в гроб, по-тихому, незаметно!.. Тридцать? Сорок?
Пятьдесят?.. Без риска, не страшась законной кары...
Ибо Закон был, в сущности, бессилен - не всегда, но часто. С этой его
особенностью Глухов сталкивался не раз и полагал, что дело коренится в
начальной установке, в том, что всякий человеческий поступок Закон
рассматривал не с нравственных позиций - как добрый или злой, справедливый
или антигуманный - а только как законный или нет. Закон, конечно, отражал
какие-то моральные императивы, но делал это противоречивым образом; так, в
одних его статьях убийство запрещалось и каралось, в других считалось актом
героизма и верности отечеству. Те же метаморфозы происходили и с воровством,
и с грабежом - эти деяния были законными, если, к примеру, звались
продразвесткой, контрибуцией, конфискацией и геополитическим интересом.
Мораль в зеркале Фемиды была двойной: зло не отвергалось в принципе,
запретное одним было разрешено другим, а недоказанное по Закону, но
существующее в реальности, вообще не принималось в расчет.
В итоге служитель Закона нередко стоял перед выбором: что предпочесть,
статьи и параграфы или свою понимание Справедливости. Для судей этот вопрос
решался однозначно, но Глухов был не судьей, а расследователем, и если дело
шло о людях, о жизни их и смерти, судил не по законам, а по совести. Совесть
же требовала большего, чем осуждение преступника; совесть шептала, что в
данном случае нужен не судья - палач.
Палач!
Такой человек, который умеет взвешивать души и прозревать невидимое.
Решать, казнить или миловать... Выносить приговор и приводить его в
исполнение... Так же искусно и незаметно, тихо и скрытно, как действовал
убийца... Ибо подобное лечат подобным.
Similia similibus curantur...
Ян Глебович повторил эту фразу вслух, на латыни, и бросил взгляд на
верину фотографию. В этот раз она не улыбалась; смотрела на него вопрошающе
и строго, как бы прислушиваясь к сказанному. Ему почудилось, что в тишине
кабинета слова прозвучали с суровой неотвратимостью, будто Божественный
Судия - тот, в кого Глухов не верил и на кого не полагался - все-таки вынес
свой вердикт.