"Михаил Ахманов. Массажист" - читать интересную книгу автора

для подполковника и майоров - то есть для Глухова, Линды и Гриши Долохова.
Тут первым сидел Ян Глебович, на правах заместителя и бывшего шефа; и стул
ему полагался особенный, обитый кожей, довоенный и прочный, как дубовый
пень. Все трое располагались спиной к окну, а по другую сторону стола был
диван, такой же древний, как сиденье Глухова, и стулья там не помещались.
Диван был отдан молодежи - Голосюку с Верницким и Вале Караганову.
Такая диспозиция всегда казалась Глухову разумной, но с недавних пор он
пребывал в сомнении. Во-первых, Голосюк: дадут ему майора, а за Долоховым
места нет - куда ж майору поместиться?.. А во-вторых, нахальный Караганов -
ему на диване сидеть и сидеть, но он ведь не просто сидит, а пялится под
стол, на линдины стройные ноги. Правда, выход из этой ситуации имелся:
втиснуть в кабинет Олейника что-нибудь подлиннее, посовременней, с
перегородкой под столешницей. Такую конторскую мебель Ян Глебович видел не
раз, но импортную и за безумные деньги.
Докладывали, как заведено, с младших по званию, то есть с дивана.
Глухов отчитывался последним, Олейник подводил итог, а после глядел на Яна
Глебовича в ожидании - не будет ли каких советов. Случалось, бывали. И по
тому, как слушали их, Глухов понимал: хоть он не начальник, не шеф, и не
сидит под портретом Дзержинского, однако все еще учитель. Это было приятно;
это значило, что он необходим и вовсе не так одинок, как мнилось ему
временами. Здесь, в этой узкой маленькой комнатке, одиночество таяло,
растворялось в аромате линдиных духов, в негромком уверенном голосе
Олейника, в табачном дыму и даже в карагановских усмешках. Впрочем, невзирая
на ехидный нрав, парень он был неплохой; иные у "глухарей" не приживались.
Линда отчитывалась предпоследней, перед Глуховым. Закончив говорить,
она закрыла блокнот с записями и облокатилась на стол, уместив подбородок в
изящной маленькой ладони. Прядь волос упала ей на щеку; темный шелковистый
завиток на фоне розоватой кожи. Магия, подумал Глухов, колдовство. Та же
поза, что у Веры, тот же взгляд... Только верины волосы были посветлей...
- Вам слово, Ян Глебович, - сказал Олейник.
- Дело фармацевта, - негромко и спокойно произнес Глухов. - События,
как видится мне, развивались по следующему сценарию. Два биохимика из
Красноярска придумали, как синтезировать препарат с широким спектром
лечебного воздействия. Противоаллергенным, а также противоастматическим...
Авторы - люди солидные, специалисты из КНЦ, то-бишь Красноярского научного
центра. Способ у них дешевый, оборудование недорогое, сырье - непищевые
отходы с мясокомбинатов. Если не ошибаюсь, какие-то железы, то ли говяжьи,
то ли свиные... Ну, не важно. А важно, что производство наладить они не
смогли, да и не очень хотелось им связываться с производством;
сертифицировали препарат, поискали в столицах деловых партнеров, наткнулись
на Саркисова, и он оплатил промышленную установку. Это оборудование
поступило в Петербург в прошлом году, седьмого января, затем было доставлено
на мясокомбинат, где Саркисов арендовал помещение. Груз хрупкий, в
тринадцати особых ящиках с маркировкой "КНЦ". Также был заключен договор о
выплате разработчикам доли прибыли - как авторского вознаграждения, когда
пойдет серийный выпуск препарата.
Глухов сделал паузу и покосился на Олейника - тот сидел, пощипывал
светлый ус, и что-то чиркал на лежавшем перед ним листке. Лицо его казалось
хмурым. Лист, насколько мог разглядеть Ян Глебович, был ксероксом письма из
Красноярского УВД. Того самого, где поминалась щедрая компания "Фарм Плюс".