"Михаил Ахманов. Массажист" - читать интересную книгу автора

в январе, задолго до смерти, а денег пропавших, кроме наследников, никто
живьем не видал, а наследники - люди заинтересованные, и цена их
показаниям - грош. Что там еще в активе? Ну, коллекционер Черешин... музей,
которым довелось вчера полюбоваться... Еле заметные следы на крышках ящиков,
будто от перчаток... кружок на пыльной нижней полке, будто от баночки с
монпасье... Это с одной стороны, а с другой - описи нет, и нет следов
насилия, и будто ничего не тронуто.
Какой тут обыск?.. - думал Глухов, раздраженно покусывая губу. Ни
доказательств, ни прямых улик, сплошные гипотезы, да и те - не на фактах, а
на статистике. Ряд сходных ситуаций: одинокие старики с каким-нибудь добром,
неописанным и неучтенным. Плюс экспертиза Тагарова, то есть возможность
убийства под видом целительных процедур... Потенциальная возможность, а как
там было дело, поди узнай... Может, массажист и ни при чем. А может быть,
при чем, но по ошибке, без злого умысла. Ни денег никаких не брал, ни
дорогих картин...
В данном случае Глухов не мог утверждать, что существует коллизия между
Законом и Справедливостью. И Справедливость, и Закон были на стороне Баглая,
ибо бесспорных признаков его вины пока что не нашлось. Именно признаков, не
доказательств, так как меж ними имелось различие: признак - то, что убеждало
Глухова, а доказательств требовал Закон. Такое разделение прерогатив
казалось Глухову явлением естественным, фундаментальным; не всякий признак
превращался в доказательство, поскольку жизнь сложна, и даже самому себе
немногое докажешь. Так, например, никто не признавал себя мерзавцем - при
всех сопутствующих признаках.
Фигура на крыше пошевелилась, человек медленно отступил назад, вытянул
руку, будто приоткрывая дверь, согнулся и исчез.
- Аттракцион закончен, - прокомментировал Джангир.
Глухов повернулся, пожал широкую ладонь участкового.
- Спасибо. Вы нам очень помогли. Как вас зовут?
- Владимир Ильич... - Участковый прочистил горло, подергал левый ус. -
Такое у меня имя-отчество... Прежде почетным считалось, теперь смеются...
особо молодые... - Он покосился на Суладзе. - Когда, говорят, революцию
сделаешь и сочинишь декрет, чтоб контриков - к стенке? А я не любитель
революций. Это беспредел, и кровь, и слезы, и горе... Я - за порядок.
- Верно рассуждаешь, Владимир Ильич, - сказал Глухов, и повторил: -
Спасибо.
- Так приглядеть за ним? За йогом этим?
- Не надо. Раньше не приглядели, теперь паровоз ушел. Но вашей вины,
Владимир Ильич, в том нет. Вы ему не отец и не учитель.
Кивнув на прощание головой, Глухов вышел из-под арки.


* * *

Планерки, или еженедельные оперативные совещания, проводились в
десять-ноль-ноль у Олейника в кабинете. Кабинет был невелик, но и "глухарей"
было немного, и каждый знал, где ему сесть, куда положить блокнот или папку
с бумагами, когда говорить, а когда помолчать. Олейник пристраивался у
стены, украшенной портретом Дзержинского, за письменным двухтумбовым столом
с двумя телефонами; к нему был придвинут другой, узкий и не очень длинный,