"Рим Билалович Ахмедов. Загадочный недуг " - читать интересную книгу автора

башню Шухова, похожую на поставленный торчмя рыболовный трал. Чуть дальше
виднелись внушительные стены Донского монастыря. Вон там, у восточной стены,
должна быть просторная, заросшая травой площадка, где хранились впечатляющие
останки скульптур разрушенного храма Христа-Спасителя.
Однажды Тимур приводил сюда Машу. Они наведались в Даниловский мосторг,
разыскивая какие-то дефицитные предметы женского туалета, оба устали от
хождения но магазинам и очередей, вдобавок Маша натерла ногу. Она морщилась,
прихрамывала, но упорно тащила за собой мужа от одного прилавка к другому.
Тимур тоже морщился, но от досады, что зря теряют столько времени. Куда
приятнее было бы посидеть в парке имени Горького за кружкой чешского пива.
До парка было далеко, а Маше требовался отдых, и самым удобным местом
показался им монастырь, находившийся всего через две или три трамвайные
остановки. Когда они шли вдоль серой глухой стены крематория, Маша в шутку
произнесла: "Куда ты меня ведешь? Хочешь избавиться?" Прошел год, как они
поженились, и Маша побаивалась, что надоела ему, и он ее разлюбит.
Очутившись на территории монастыря, она всплеснула руками от восторга:
"Какая тишина! Слышишь, даже кузнечики стрекочут. Ведь это кузнечики, да?"
Они отыскали укромную скамейку. Маша прилегла на ней, положив голову
ему на колени. "К черту всякие магазины и тряпки, - сказала она. - Мы сейчас
поедем в парк. Ты будешь пить пиво, а я стану смотреть в твое лицо,
наслаждаясь тем, что ты испытываешь удовольствие. А пока я полежу немного.
Ты знаешь, кажется, у нас будет сын..." Отчаянно глубоким и ярким был край
неба на стыке с красной кромкой кирпичной стены. На траве и обломках
скульптур плавился белый солнечный свет, а тень, в которой пряталась
скамейка под нависшими кустами отцветающей сирени, казалась голубой.
Машенька заснула. Подрагивали во сне ее сомкнутые, подсиненные усталостью
веки.
Камаев вытянул шею и даже привстал с сиденья, провожая взглядом зеленый
островок старинного монастыря. Эльгин с тревогой посмотрел на него и коротко
бросил Лунину:
- Домой!
Дом... У Камаевых был маленький деревянный домик, утопающий в саду. На
окнах висели ветхие, когда-то крашенные суриком ставни. Их никогда не
закрывали, и они, привязанные веревочкой к гвоздю, покачивались от ветра на
ржавых петлях. По утрам, когда так сладко спалось, ставни начинали тихонько
скрипеть, будто переговаривались между собой старческими голосами, жалуясь
на свою никчемность и одиночество. Тимур просыпался и, замирая сердцем,
слушал их живой скрип. Иногда, особенно в непогоду, когда за окнами, тоже,
как живой, шептался, шлепал и причмокивал дождь, Тимуру становилось жутко.
Было ему тогда от силы лет пять. Он выскакивал из своей постельки и бежал к
кровати родителей, забирался между отцом и матерью и успокаивался, согретый
родным теплом, уже не беззащитный...
- Вот мы и дома, - громко сказал Лунин, опуская машину на плоскую крышу
хирургического центра, которую лишь условно можно было назвать крышей, -
здесь был разбит дендрарий с цветущими кустарниками и деревьями. Камаев, как
бы очнувшись от сна, шевельнулся, нехотя встал и вышел за своими спутниками
на квадратную площадку, служившую стоянкой для машин. В мыслях он все еще
находился там, где продолжали жить друзья, где ждали его жена и сын, где
коротали свой век старенькие отец и мать, которых он так давно не навещал.
Камаев когда-то любил читать научно-фантастические книги. В некоторых