"Азиза Ахмедова. Апшеронская баллада " - читать интересную книгу автора

- Да успокойся ты, глупышка. Во сне чего только не увидится.
По частому, прерывистому ее дыханию, по дрожащему голосу чувствую, мой
сон взволновал ее, она даже как будто испугалась.
- Спи, ласточка, все будет хорошо. Верблюды это к дороге... Дедушка
твой добрым был, он не напророчит беды. Спи...
Наутро мир показался мне удручающе серым: унылое небо, скучное море,
бесцветная земля. И лица людей, как присыпанные пеплом, - тусклые,
неулыбчивые. И голоса их звучат монотонней, скучней. Какое-то беспокойство
вселилось в меня, я не могла найти себе места: то убегала во двор, где
играли ребята, то, едва сдерживая беспричинные слезы, пряталась в комнатах.
Мне так хотелось поговорить с кем-нибудь, рассказать про свой сон, про то,
как это страшно, когда не слышно колокольчиков. Конечно, единственным
человеком, с кем мне хотелось разделить свою тревогу, была мама. Но как я
могла рассказать маме о своих предчувствиях, ей и без меня хватало забот.
...Бесшумно открылась дверь. Серой тенью проскользнула в дверь
худенькая сутулая женщина. Она исподлобья бросила на меня беглый, уклончивый
взгляд и положила на табуретку конверт. Почтальон! Я схватила письмо и
побежала в комнату, чтобы обрадовать маму.
- От папы письмо!
Мама бросилась ко мне, выхватила конверт. Быстро пробежала глазами
строки. Я, не отрываясь, смотрела на нее, ждала, когда, дочитав письмо отца,
мама улыбнется, обнимет меня - ведь это я, я принесла ей письмо! А мама
прислонилась к стене и заплакала.
- За что? Зачем нам такое горе? - шептали ее губы. Иногда говорят, что
человек на глазах вдруг состарился. Я не раз слышала это, но думала, что так
не бывает. Но в те минуты, когда мама плакала, я с ужасом заметила, как
умирает жизнь в ее глазах, как на висках пульсируют голубоватые вены и
морщины собирают в узкую щель когда-то пухлые мамины губы. Оказывается,
пришла похоронка на отца - черная весть, или, как еще говорили, "черная"
бумага. Откуда мне было знать, что этот клочок бумаги сообщит о гибели моего
отца. Мама еще раз поднесла к глазам дрожащий в руке клочок бумаги и вдруг
закричала чужим, пробирающим до мурашек по коже, страшным голосом.
- Не верю! - кричала она. - Нет! Не-е-ет!
В первый и последний раз слышала я этот жуткий крик.
Дрожа всем телом, она опустилась на пол. Я попятилась к двери, выбежала
во двор, со мной случилась истерика. Зумруд-нэнэ вскочила на ноги и, забыв о
своем возрасте, быстро поднялась по скрипучей лестнице, заставила маму
встать с пола, усадила на кровать, принесла воды.
- Что с тобой, детка? Попей, попей. Успокойся. Видно, устала... Нервы
не выдерживают. Столько работаешь... Будь проклята война!
И тут старуха заметила зажатое в маминой руке письмо, опустилась рядом
с мамой, молча, как ребенка, обняла ее за хрупкие плечи.
...Черная весть. Я смотрела на этот клочок бумаги с удивлением. Мне
казалось, что она должна быть черной, а бумага белая. А черная хранилась у
мамы в папке с разноцветными рисунками. Там была черная копировальная
бумага. Еще в те дни, когда мы жили на даче, мама накладывала на ткань
рисунки цветов, которые ей очень нравились, и через копирку обводила их
контуры. На ткани появлялись розы, фиалки, ландыши. Потом она разноцветными
нитками вышивала эти цветы на белом полотне, и они оживали в красках,
оттенках... Я долгое время думала, что "черная" бумага это и есть та самая