"Исмаил Ахмедов. Служба в сталинском ГРУ И побег из него " - читать интересную книгу автора

обувь. Наши бедные одежды не шли ни в какое сравнение с их одеждами. Они
выглядели хорошо упитанными и здоровыми, и были полны жизни и юмора. Они
были гуманными, скромными и приятными. Они не были иностранцами,
высмеиваемых в коммунистической прессе.
Причиной, что я носился с мыслью, что Мустафа Дурмуш бей мог быть
агентом Энвер Паши, являлось подозрение среди коммунистов Туркестана, что
опасные турки или их люди повсюду прятались под всеми штабелями дров.
Посланный Москвой в Бухару в качестве советника, бывший младотурок, порвал с
коммунистами, бежал в горы и провозгласил себя как вождь антисоветского
движения в Туркестане. Его мечтой было создание нового Турана или союза
тюркских народов от Босфора до Океании. Он никогда не имел успеха, но до тех
пор, пока не был убит в стычке с красным патрулем, он тревожился о
коммунистах больше, чем о басмачах. Для меня он всегда был героем.
Весной 1922 года, в пик паники из-за Энвер Паши, в один из вечеров
Мустафа Дурмуш бей пришел ко мне в комнату. "Исмаил", сказал он, "я
чувствую, ко мне приближается угроза. Возможно, чека арестует меня. Здесь
имеется что-то, которое может быть использовано как вещественное
доказательство против меня. Пожалуйста, подержи его немного у себя". Он
вручил мне мешочек с многими золотыми монетами, настоящим золотом и
револьвером. Я совершенно позабыл о моих подозрениях по его поводу и принял
деньги и оружие. "Ты хороший мальчик", сказал он. "Если ничего не случится
со мной, то ты можешь отдать их мне. Если меня расстреляют, то считай, они
твои. У меня нет никакой семьи". У него появились слезы, когда он попрощался
со мной.
Я спрятал золото и оружие под шкафом на полу моей комнаты. В следующую
ночь Дурмуш бей и Ахмед Мухлис бей были уже арестованы чека. Через несколько
часов меня вызвали в партийный комитет. Здесь находился тот же чекист,
который присутствовал на всех наших партийных собраниях. Он спросил, нет ли
у меня каких-либо подозрений о контрреволюционных действиях турецких
учителей. "Товарищ", сказал он, "вы единственный коммунист в их институте.
Пожалуйста, укажите что-либо против них, что кажется даже незначительным для
тебя. Если ты поможешь нам, ты сделаешь настоящий вклад в дело партии". Это
указывало на то, что он ничего не имеет реального против моих двух
товарищей. Я ответил: "Товарищ, эти два турка являются очень хорошими
товарищами. Они только учат и не интересуются никакой политикой. В свободное
время они лишь играют в карты, бегают за женщинами и выпивают". На этом
закончился мой допрос. Позднее я узнал, что мой начальник, бывший директор
колледжа, также был допрошен чека о турках и также он защищал их.
Через неделю два моих друга был освобождены. Я возвратил золото и
револьвер Мустафе Дурмуш бею и скоро позабыл об этом деле. Однако, как со
всеми турками, память Дурмуш бея была более долгой. В это лето он позвал
меня на долгую прогулку с ним. Он говорил о неразрешенных проблемах в
России, о голоде, эпидемиях и хаосе, затем он сказал, что я должен ехать в
Турцию, поступить в Стамбульский университет и начать новую жизнь. Когда я
его спросил, как все это сделать, он сказал, что его друг, турецкий
генеральный консул в Баку, имеет сильных и влиятельных знакомых в Анкаре и
может помочь мне. Он дал мне заранее приготовленное письмо к его другу в
Баку, прося о помощи мне.
Ехать в Турцию была не совсем новая для меня мысль. Мое любопытство об
этой стране, мое желание повидать ее, уже ранее возникала у меня при