"Тахави Ахтанов. Избранное, том 1 " - читать интересную книгу автора

расхваливал свою любимую девушку Байсарин, тем печальнее становился Ержан.
Он внутренне сжался весь, замкнулся. Байсарин почувствовал это и
отошел. Ержан обернулся ему вслед. Из глубины вагона волною набегало на него
теплое человеческое дыхание. Солдаты, тесно прижавшись друг к другу, спали
на двухъярусных нарах. Они спали крепко и беззаботно. Внизу, под вагонами,
постукивали колеса. И в этой мирной ночи Ержан вдруг до боли резко
представил себе кровопролитный бой. В этот час по всему гигантскому фронту
сражаются и умирают люди. И эти солдаты, сладко спящие на нарах, тоже скоро
будут там. И многие из них, полные жизни, полягут на полях битвы. Многие из
них и, быть может, сам Ержан... Кажется, в первый раз он осознал это так
ясно и четко. Испытал ли он страх, неуверенность к себе? Нет, страха не было
в его сердце. Быть может, только сожаление, что жил слишком мало и не успел
сделать ничего значительного, ничего большого.
И еще он испытывал сожаление, что не успел найти близкого, самого
близкого на свете человека, которому мог бы передать сбережения своей души.
А эти сбережения, пусть еще маленькие, были. Он знал это.
Раушан... Раушан... Вот кому он мог бы сказать: ты мой самый близкий на
свете человек. Ее дыхание - как теплый ветерок в степи. Черные глаза
прозрачны и хрустально чисты, и в глубине их порой мелькают быстрые веселые
искорки. Иной раз кажется: Раушан так для него близка, что нет такой мысли,
нет такого движения души, которыми он не мог бы поделиться с ней. Но вот
пришла минута - и Раушан другая. Она отдаляется, она холодна. Он для нее
случайный попутчик, с которым беспечно болтают и расстаются без боли.
Трудная выпала ночь, и наутро Ержан ходил тусклый, вялый. От его
прежней веселости не осталось и следа. Он держался замкнуто и потихоньку
вздыхал. Это было тем более заметно и некстати, что в вагоне царило
оживление. Вагон напоминал семейный дом, в который после долгих странствий
вернулся родственник. Кожек и Зеленин, догнавшие эшелон, переполошили и
обрадовали весь взвод. С раннего утра подшучивали над Кожеком. Полное
раздолье для Борибая, который никогда не скупился на шутки. Не успел его
друг шагнуть в вагон, как Борибай бросился обнимать его: "Ойбой, браток мой,
вот и довелось, наконец, свидеться с тобою! Истомился я по пресветлому
твоему лику!" И с этой минуты, что ни слово - то шпилька.
Но нет такой шпильки, от которой Кожек поморщился бы. Он и бровью не
повел. Только улыбался, широко растягивая губы.
- Это он нарочно, - уверял Борибай, - нарочно пропустил нас вперед на
четверо суток, чтобы потом догнать и показать свою лихость. Удалой джигит,
настоящий Кобланды.
Он похлопал друга по плечу.
- Куда Кобланды до Кожека! - с мягкой насмешкой подтвердил Картбай.
- Что есть любовь? Любовь - это муки сердца. Я полагал, что наш Кожек -
негнущийся, могучий дуб. Но и его любовь согнула, скажи на милость, а? -
продолжал Борибай и в изумлении прищелкивал языком.
Раздался хохот. Звонко, от души, перекрывая голоса и тряся широкими
плечами, смеялся краснолицый Картбай, человек уже в летах.
Только Борибай ни разу не улыбнулся. С грустью в голосе он заговорил,
изображая все то же изумление:
- Даже выносливый нар не устоит, если его ждет такая бешеная супруга,
как Балкия.
Картбай перебил: