"Татьяна Ахтман. Жизнь и приключения провинциальной души " - читать интересную книгу автора

промывал мои замусоренные школой и институтом мозги, и они хранили пустоту.
Стоило мне, в надежде заслужить одобрение ближнего, с усилием соорудить
приличную советскую пасочку, как её лениво слизывала романтическая волна, и
я оставалась с пречистым сознанием, гладким, как место, где прежде был нос у
майора Ковалёва - жуткое зрелище. Я жила в мире из бестелесных улыбок и
слёз, и из тел, неспособных улыбаться и плакать.

Это была эпоха субтильных шербургских зонтиков. Я была немного
длинновата для тех времён, но вполне сочетала заграничную бестелесность с
отечественным тяготением к крутому бедру. Как-то мне передали, что мальчики
нашего институтского потока решили, что у меня лучшая среди девочек фигура.
Мне пошили тогда (помню, что проявила упрямство) вместо обычного мешка,
синее "по фигуре" платье: отрезное по талии и с мини-юбкой "по косой".
Однако, я была болезненно застенчива, пугающе романтична, насмешлива и
серьёзна одновременно, вела себя не по правилам, не отзывалась на принятые
тогда позывные, не имела "компании". Меня можно было брать на опыты в те
вселенские лаборатории, где на никелированных распятиях нанизаны
Евы-лягушки.

Однажды, на втором курсе института, я возвращалась домой, и на
проспекте Ленина ко мне подошёл молодой человек. Красивый, высокий, в
отличном сером костюме - короче, принц. И я пошла за ним - к лодке, увитой
цветами, которая должна была отвезти нас на корабль под Алыми Парусами. В
тот вечер я стояла в тесном кружке, который обходили бутылки с вермутом, на
городской свалке возле Дубовой Рощи. Когда бутылка дошла до меня, я, светло
улыбаясь, произнесла: "Благодарю, я уже ужинала" - в моё лицо дул лёгкий
бриз...

Мальчики и девочки искали счастья и любви, которое обещали им родители,
но не находили. Одни ожесточались и разрушали всё без разбора, другими
овладевало равнодушие, третьи находили прибежище в иллюзиях. А в конце
восьмидесятых всех смыло исторической волной, и обломки судеб пристали к
иным берегам.

Рыжий Лёвка ходит теперь в синагогу в Австралии, куда привёл его
собственный сын - рыжий Боря. "Боря делает карьеру раввина" - звонят нам с
далёкого континента. С Лёвкой у меня было шапочное знакомство. Он учился на
вечернем факультете, знал, что я еврейка из порядочных, то есть родня. Был
он крепыш небольшого роста, очень энергичный, ругал всех "хазерюка", мог за
Сион дать в ухо, обожал пышных блондинок, которых называл "блонды". Однажды,
мы каким-то образом очутились вместе в кино. Скорее всего, встретились в
очереди у кассы и купили билеты рядом. Это был фильм Феллини "Ночи Кабирии".
В сцене у обрыва, когда героиня ещё счастлива, я прошептала: "Неужели он её
обманет?", и Лёвка ответил: "Конечно, он же мужчина."

Лёвкина мама - целеустремлённая суровая женщина - истово кормила сына.
Она ходила за ним по пятам с пирожками и котлетами, возникала в разгар
футбольных потасовок и всовывала ему в рот куриную ногу, ловила в школе, на
дворовых сборищах и вмазывала в сына кусок медовой коврижки. Маленький,
худой Лёвка злился и сопротивлялся, но годам к тринадцати смирился, проникся