"Татьяна Ахтман. Жизнь и приключения провинциальной души " - читать интересную книгу автора

скандальными интонациями в голосах детей, которые не могли принять свою
короткую - в два поколения - родословную, начавшуюся в братской могиле.

О том, что было прежде, о дядях и тётях, дедушках и бабушках, Израиле и
его двенадцати сыновьях, об Аврааме и Саре, Симе, Ное, Адаме и Боге Сонечка
не знала ничего, как не знала и её мама, как не знала я - всё сгинуло в той
могиле, и наступили времена катастрофы - безумия забвения. К концу
восьмидесятых запасы непротивления совсем иссякли. Национальным героем
России окончательно стал турецко-поданный мосье, духовным спасителем -
Вельзевул, пришествие которого было описано в московском завете. А Родина
виделась, как "вечный приют... дом... каменистый, мшистый мостик...
венецианское стекло и вьющийся виноград, поднимающийся к самой крыше" -
там... - в Америке... в Иерусалиме... Замученные российские мастера тысячами
потерянных душ шли за пособием от дьявола, отдавая Каву своих Маргарит.
Звучал хор: "До встречи в Иерусалиме". Сонечка вышла замуж за энергичного и
чрезвычайно уверенного в себе молодого человека, увлёкшего её обещанием всем
задать, и молодые стартовали в Шереметьево-2.

Первый год прошел в привычном тусовочном ритме. Все были ещё "свои", но
где-то под ложечкой уже росла тошнота от хлипкости новой жизни. Сонечка
устроилась на работу - пришла к Каву, как слонёнок Киплинга к крокодилу:
"Здравствуйте, уважаемый Кав, очень хотелось бы знать, что едят Кавы за
обедом". Ну, и далее, по сценарию... "га-ам, Кавы едят за обедом Сонечек". И
в слезах потирала укушенность Сонечка, удивляясь злобности и хищности Кава,
а потом... задумалась, запечалилась и больше уже ничего не спрашивала.

Соня-беленькая и Соня-рыженькая были моими подружками. Нас сближала
травоядность и, разумеется, поиск смысла жизни на Каве. Я ощущала себя
бывалым каторжником, заматеревшим на пересылках, и учила молодых и неопытных
Сонечек "никому не верить, никого не бояться и ничего не просить".

Соня-Рыженькая была порядочным человеком и сменить в одночасье порядок
ей было не просто. Поэтому ей пришлось жертвовать себя и Каву, и
бесчисленным родственникам и близким, густо исходившим из деградирующих
Энсков. Помощь энчанам казалась естественным порядком вещей - исходила
община, а Соня была устроена: работа, квартира, машина. То, что это
"машканта", "Кав" и "овердрафт" воспринималось как и сотни других чужих
слов - новый порядок не осваивался в коллективных зубрёжках: "Мы не рабы,
рабы не мы". Упорствующие в этой абракадабре, не задерживаясь в стране,
текущей молоком и мёдом, отправлялись на круги Вечного Кава.

Из горестей двух счастья не собрать. Две бедности в достатке не
пребудут. И одиночество лишь полное наступит - из половинок одиноких.
Вдруг - толпы доверчивые веры не обрещут - их смертны идолы. И простодушие -
знак, скорее, не души - ума простого... О, не взыщи за тон мой поучительный,
скорее, сама перед незнанием робея, у рифмы я ответ ищу. Из слов, в стихах
запутанных, прочесть пытаюсь смысл... Как на кофейной гуще угадать тень
скрытого от прочих диалога. Зачем? - Да так, игра: как будто слышу что-то и
отвечаю - будто... и не одна я вовсе - вовсейвселенной...