"Гидеон Эйлат. Бич Нергала " - читать интересную книгу автора

разгадал наш замысел и предупредил Дазаута, но самонадеянный мальчишка лишь
на смех его поднял, да еще обвинил в малодушии.
Тот, о ком шла речь, невесело усмехнулся. Бен-Саиф сражается на чужой
стороне, но кто из своих столь же правдиво описывал роль Конана в этой
кровавой драме? Какой только грязью не обливали его после того панического
бегства через Гадючью теснину, каких только упреков не бросали в лицо! Будто
сговорились выставить его козлом отпущения! А ведь из того, первого отряда
конников, вступивших в теснину с юга, живыми ушло меньше четверти - чья это
заслуга? Кто заставил буйную ораву пьяниц и мародеров занять удобные
позиции, кто тактически безупречно отрезал апийской коннице путь назад,
вынудил наступать по дну ущелья под непрерывным градом стрел, дротиков и
камней с крутых склонов, а потом довершил разгром лихой контратакой тяжелой
пехоты? Кто потом выдержал лобовой натиск полутора тысяч апийских сабель и
одновременно - атаку в тыл двухсот конных лучников из резерва Каи-Хана,
которые просочились через заслоны Дазаута со стороны Лафатской долины?
К началу схватки с ними у Конана оставалось немногим больше половины
отряда, но уцелевшие вошли в раж - дрались, как шальные демоны, рядом с
подоспевшими на подмогу дворянами Зивиллы. Каи-Хану пришлось на ходу менять
план сражения, и тут степной волк дал маху - понадеялся, что южный выход из
дефиле прочно удерживается его конницей. Еще тысяча пеших апийских
копейщиков и тысяча двести всадников, потихоньку отступавшие на фланге
главного фронта под нажимом нехремцев, неожиданно повернули к бросились в
Гадючью теснину, изображая панику, чтобы завлечь в ущелье Дазаута. И
оказались в тылу у Конана и Зивиллы. Когирская конница не выдержала их
свирепого натиска и попятилась, а от наемного отряда к тому времени
оставались жалкие ошметки.
При виде отборнейших войск противника, в спешке покидающих поле боя,
ординарцы помчались к шатру Дазаута, чтобы поздравить его с победой. Дабы
развить успех, молодой полководец незамедлительно отдал два приказа:
резервом пехоты отсечь апийцев от Гадючьей теснины, а тех, кто успел туда
удрать, преследовать резервом конницы. И взялся самолично возглавить погоню.
Почти не неся потерь, тяжелая кавалерия устилала теснину трупами
застигнутых врасплох пехотинцев Каи-Хана; когда же апийцы опомнились, то
контратаковали лучшие войска Дазаута конницей, а пехота еще энергичнее
потеснила когирцев.
Тем временем молодой нехремский воевода с недоумением услышал от
ординарца, что на равнине конные лучники Каи-Хана внезапно обстреляли
атакующую кавалерию необычными стрелами, дающими при попадании в доспел или
щит ярчайшую белую вспышку, которая ослепляет и коня, и всадника. Каи-Хан
воспользовался смятением в рядах атакующих, нанес сокрушительный удар на
левом фланге, и теперь охваченная паникой нехремская армия, бросая раненых и
ослепленных, беспорядочно откатывается все к той же Гадючьей теснине.
Недоумение сменилось яростью, едва Дазаут сообразил, что его провели,
как сопливого мальчишку. Выкрикивая проклятья, он повернул и пришпорил коня,
но отступающих было уже не удержать; Каи-Хан двинул к северному концу
Гадючьей теснины все резервы. Он полагал, что бьет наверняка, и не ведал о
том, что на юге из дефиле уже вырвались оставшиеся в живых когирцы и солдаты
Конана, и рассыпались по равнине, догоняя и истребляя уцелевших апийских
наездников. А немногим позже и армия Дазаута, оправясь от растерянности,
выбрала единственный разумный выход: по изрубленным телам степняков,