"Акрам Айлисли. Люди и деревья (трилогия)" - читать интересную книгу автора

оказывалась закрытой.
Все лето я просидел взаперти, мечтая только об одном - оказаться на
улице, среди мальчишек. И вот это произошло. Тетя Медина пришла почему-то
днем и, отперев ворота, выпустила меня на волю. Я бросился на улицу, побежал
было... И вдруг остановился - бежать никуда не хотелось... Больше меня уже
не тянуло на улицу. Будто и не было за высокими воротами ни голубых
водоемов, ни горячей желтой земли, ни птичьих гнезд на скалах...
Я никогда не могу спокойно пройти мимо магазина, где продают птиц. И не
потому, что ловить птиц и даже сажать их в клетки кажется мне таким уж
преступлением. Просто, увидев птицу, запертую в клетке, я не могу избавиться
от ощущения, что это уже не птица, она не полетит, даже если выпустят, она
навсегда потеряла вкус к полету.
Сидеть взаперти стало гораздо легче. Целые дни я проводил неподвижно,
наблюдая за пчелами или разглядывая ворон. Случалось, что так и засыпал
сидя. Медленно начинало опускаться солнце, я следил за ним, стараясь не
пропустить, когда оно спрячется за горой. Солнце садилось, и сотни галок,
весь день дремавших в густой листве ореха, с гомоном взмывали в небо.
Смотреть на них было очень любопытно - одних галок вполне хватало бы, чтоб
не соскучиться. А ведь я еще мог влезть на шелковицу и подождать, когда на
песчаной дороге, светлым поясом охватывающей гору, появятся барабанщик
Имамали и три его сына. Встанут в ряд возле дома бабушки Шаисте, повернутся
лицом к деревне, и Имамали начнет бить в барабан. Старший его сын Алиш будет
играть на зурне, а Велиш и Малик подтягивать ему на свирелях. Имамали -
замечательный барабанщик, он с такой силой колотит деревянными палочками по
барабану, что могучий раскатистый гул разносится по всей деревне.
Немного погодя по склону начинает медленно спускаться стадо. Коровы
идут степенно, неторопливо, словно прислушиваются к завываниям зурны. Потом
стадо вступает в деревню, проходит несколько минут, и наша Лыска уже мычит у
ворот, поджидая отца.
Отец возвращается домой в темноте. Еще не видя его, я знал о его
приближении - тяжелые сапоги глухо бухали по каменистой дороге. Каждый день
он привозил мне гостинец - небольшую полосатую дыньку; дыньки эти все были
как на подбор: одинакового размера и одинакового цвета.
Пока отец разводил в очаге огонь, грел воду, заваривал чай, я
забавлялся, катая по траве свою дыньку... Потом мы стелили палас и садились
ужинать...
Позднее, уже совсем перед сном, приходила тетя Медина. Молча доила
корову, молча кипятила молоко, молча приготовляла катык - при отце она
всегда молчала. Поставив на секи перед желобом маленький коптящий
светильник, тетя Медина принималась за посуду... Отец курил, облокотившись
на подушку, а я старался не глядеть на его большие черные сапоги, стоявшие
возле паласа, - мне почему-то страшновато было видеть их...
Покончив с делами, тетя уходила, неся перед собой светильник; огонек
долго трепетал во мраке легким оранжевым платочком... Я прижимался к теплому
боку отца и засыпал, прислушиваясь к его громкому храпу...


В тот вечер отец вернулся из района раньше обычного: солнце еще не
село, еще галки не взлетели в небо, стадо еще не возвращалось с пастбища.
Он расстелил палас, бросил на него подушку, резкими движениями стащил с