"Акрам Айлисли. Люди и деревья (трилогия)" - читать интересную книгу автора

пришло письмо, очень короткое: "Во-первых, - писал он, - шлю всем привет,
во-вторых, сообщаю, что жив-здоров, чего и вам желаю. Приглядывай, Медина,
за домом и за Садыком. Лимон перенесите в комнату - на айване замерзнет, и
не поливайте холодной водой. Мукушу скажи, чтоб не забывал про пчел. Там, в
ведре, осталось немного меда, пусть задует в оба улья. Медина, кольца
Сакины, браслеты, серьги и прочее завернуты в синем узелке. Если придется
туго, продай, пусть ребенок не голодает. Писать мне пока некуда, отправляют
на фронт..."
Письмо было прислано на мое имя, солдаты не адресовали свои письма
женщинам. Правда, отец Азера, дядя Гасан, всегда писал на имя жены, но он-то
вообще не такой, как другие, в одном из писем даже написал жене про книжку.
Пусть, мол, Азер возьмет в библиотеке "Катерину" Шевченко и почитает тебе
вслух. Азера с тех пор так и прозвали - "Шевченко". Каждое из фронтовых
писем было особенное, неповторимое и всегда чем-то напоминало написавшего
его человека. В том, как писал Алиш, угадывался его облик: высокая, стройная
фигура, ясные глаза и высоко зачесанные блестящие волосы; письмо отца
вызывало во мне воспоминание о тяжелых черных сапогах, а ласковые, нежные
письма, которые присылал жене отец Азера, были так же необычны и
удивительны, как его белоснежная сорочка, выглядывающая из-под черного
пиджака...
Зимой от отца пришло еще одно письмо. Он уже не писал ни о пчелах, ни о
лимоне. Только необходимые приветствия и просьба - прислать теплые носки.
Правда, о том, каким порядком можно отправить на фронт посылку, он написал
подробно...
Придерживая зубами концы шали, чтобы не видно было синяков, тетя
несколько дней ходила по дворам, выпрашивая у соседей шерсть. Потом
расчесала ее шерстинка к шерстинке, спряла и при свете семилинейной лампы
несколько ночей подряд вязала отцу носки и варежки.
Всю зиму без жалоб, без стонов носила тетя Медина свои синяки - только,
выходя со двора, старательно прикрывала лицо платком. Теперь мне было
понятно, почему прошлую зиму и все зимы, которые я помнил, тетя ходила
закутанная до самых глаз. Весна только началась, было еще совсем прохладно,
а тетя Медина уже вытащила палас на крышу - здесь она чувствовала себя в
безопасности.

6

Весной Мукуш сделал все, что положено делать в такое время года: где
надо перекопать, перекопал, где надо посеять, посеял. Потом - я хорошо
запомнил эту картину - собрал в ржавое ведро нечистоты, перемешал с землей и
разбросал по арычкам, заново выкопанным между огуречными грядками. Он и
деревья удобрил - притащил откуда-то мешок с сероватым порошком и ночью со
светильником в руках, испуганно озираясь, сыпал этот порошок под фруктовые
деревья.
Еще запомнился мне Мукуш в колхозном саду: лежит, привольно
раскинувшись на зеленом солнечном склоне, и мечтательно смотрит в небо.
И склон этот я запомнил, обыкновенный горный склон - внизу речка, чуть
повыше миндальное дерево, а на нем сорочье гнездо... И старая,
полуразвалившаяся чала*. Раньше на ней спали, по утрам ставили возле нее
самовар, в полдень жарили кебаб... Все это мне рассказывал Мукуш - здесь, на