"Еремей Айпин. Ханты, или Звезда Утренней Зари" - читать интересную книгу автора

Демьян. - Наверно, пушнину повез. Нарта его легкая.
Пеструха, шевельнув левым ухом, покосилась на хозяина. Словно
подтверждала: да, поняла твои слова, говори дальше, слушаю.
Если свернуть по этой дороге, до зимнего дома Ефима Андреича, которого
все зовут Седым, не будет и долготы одного оленя.[21]
Демьян подошел к Пеструхе, еще раз потрогал, поправляя, подгрудный
ремешок ее лямки, передвинул чуть съехавший назад пояс, смахнул снежинки со
спины.
- Ну, коль доберется до магазина - так не скоро обратную дорогу
вспомнит, - сказал он Пеструхе. - Такой он, мой Седой брат... Где-нибудь
встретим его - одна Царская дороженька...
С этими словами он отвязал вожжу и тронул упряжку.
Теперь ехал он и, размышляя о житье-бытье Седого, который приходится
ему близким родственником, братом по Медвежьему сиру, почувствовал тепло его
дома, будто побывал там и хозяйка напоила крепким горячим чаем. Хорошо
встречали людей в доме Седого. Встречали приветливо, искренне. И хотя
частенько гостей потчевали только чаем и хлебом - значит, кроме этого,
ничего в доме нет, - путники всегда с потеплевшими лицами прощались с
хозяевами. Да разве дело в чае или хлебе?! Это есть в каждом доме, у каждого
хозяина. А в зимовье Седого люди получали нечто такое, что нельзя сравнить
ни с каким чаем: они, возможно, начинали чаще улыбаться друг другу и всему
окружающему, будь то птицы, звери или деревья-травы. Может быть, после,
отъехав от гостеприимного дома Седого, они задумывались об истинном
назначении человека на земле, о далеком и недалеком прошлом, о дне
сегодняшнем, о будущем. Без прошлого, пусть даже и печального и
неприглядного, и без будущего, быть может, и туманного, но привлекательного,
человек не может постичь себя, не может постичь свое время, свою эпоху.
Человек должен находить себя...
И Седой, быть может, отрезвлял людей, что останавливались в его доме.
Заставлял их задуматься о многом, с чем сталкивались в прошлом и столкнутся
в будущем.
Седой.
На его голове курчавилась копна седых, совершенно белых волос, которую
он не закрывал капюшоном малицы ни в зимнюю стужу, ни в летний зной. Ни от
комаров, ни от мошкары.
Седой.
Голова снежной белизны...

6

А когда побелела его голова - никто не помнит. Может быть, она побелела
в тот день... в тот черный день, когда умерла мать. Избушка вздрогнула от
рева и слез. Пронзительно тонко выла побелевшая бабушка. Истошно громко
ревела все понявшая старшая сестрица Карпьянэ. В люльке захлебывался слезами
и криком братик-несмышленыш Колька... А по отцовскому лицу прошел огонь... и
потекли слезы. Текли слезы медленно, скупо. Он всхлипнул и руками закрыл
лицо. Это были первые и последние слезы отца. И мальчик испугался и,
взревев, заметался по избушке - от бабушки к отцу, от отца к сестре, от
сестры к безмолвной матери. Мать лежала в углу на своей постели. Мгновение
назад, всхлипнув, отец закрыл ее лицо платком. И мальчик почувствовал -