"Лев Айзерман. Похмелье (Из записок учителя) " - читать интересную книгу автора

поступить в военное училище. Но я тогда и подумать не мог, что армия для
него - это все, это жизнь, это смысл жизни, это образ жизни. Он был очень
замкнутым человеком. Весь в себе. Когда приехали его родители (они в феврале
развелись), то восприняли известие о смерти сына как должное. Отец вообще
никак не реагировал, а мать все спрашивала, не говорил ли он перед смертью
чтолибо плохого о ней. О сыне говорили: он и мухи никогда не обидит, любил
одиночество, увлекался физикой и математикой. Хотел стать военным инженером.
Но попал в армию, идеал рухнул. Не осталось и камня на камне. А выход он не
видел, говорить ни с кем не хотел.
Обижен был на мир за то, что все не так, как хотелось бы. Вот и...
С шести часов вечера бесконечные вопросы, допросы, опросы. Голова идет
кругом, ноги не стоят, нервы не выдерживают. На автомат невозможно смотреть.
Меня, Генку и еще двоих уводят в прокуратуру. И там начинается: ты врешь...
лучше бы ты себе... оторвал. Мат, крик. Достают наручники, играют ими.
Смотрю на Генку, сейчас заплачет. Один вопрос повторяется десять-пятнадцать
раз без пауз, чтобы задавить. Кривляются, запугивают, давят.
Меня отпустили в два часа ночи. Генку посадили на губу, якобы за
нарушение Устава. Пять суток ареста без привлечения к работам. На самом деле
все это было сделано для того, чтобы Генка раскололся. Конечно, проще всего
дать делу судебный ход с резолюцией "дедовщина", доведение до самоубийства.
И куда неприятнее признать истинные причины: несостоятельность офицеров как
командиров и политработников, несостоятельность нас, взятых вместе, как
людей, не говоря уже о "защитниках Родины". Но, чтобы приписать все
"дедовщине", нужны факты, а их нужно добыть. Отсюда шантаж, психологическое
давление, крики, мат и уйма других безобразных методов. Я вдруг увидел в
миниатюре систему "следствие-суд-исполнение приговора" в эпоху Сталина, с
невыносимой ясностью я вдруг понял, что, сколько бы мы ни кричали о
демократии, гласности, но если в одно прекрасное утро СИСТЕМА захочет
избавиться от тебя, - она это сделает, и ты даже не пикнешь - голоса не
хватит. Мне стало очень страшно. Я сразу понял, вдвоем, втроем мы не
защитимся. И не обезопасимся вовсе. Я объявил голодовку протеста и подал
рапорт командиру и прокурору, кстати, участвующему в этом свинстве. Конечно,
меня сразу затаскали по всем инстанциям и всем кабинетам. Меня умоляли,
упрашивали, угрожали, шантажировали, строили ловушки. В кабинете одного
высокого начальника я и не выдержал и разревелся, как дитя, но остался при
своем.
Через сутки после объявления голодовки я потребовал от прокурора
письменных гарантий соблюдения законности в ходе расследования. ОН НЕ МОГ
ДАТЬ ЭТИХ ГАРАНТИЙ.
Командир мне сообщил, что следователи заменены, следствие закончено и
дело закрыто за отсутствием состава преступлений. Я сдуровал. Я поверил ему
и прекратил голодовку. Стал составлять письмо в окружную прокуратуру и
прокуратуру Союза ССР. Генке осталось сидеть еще двое суток. Через сутки я
узнал, что следователя не заменили и следствие идет прежним курсом.
Возобновлять голодовку было глупо. Тем более что меня хотели за все привлечь
к уголовной ответственности. Еще через сутки выпустили Генку, и он рассказал
кое-какие подробности.
Все случившееся - прорыв огромной недоброкачественной опухоли. Молчать
об этом нельзя. На гражданке мелькают лишь модные статьи о "дедовщине",
причем без анализа, откуда она, что с ней делать, как избавиться от нее.