"Игорь Алексеевич Акимов, В.Карпеко. Без риска остаться живыми " - читать интересную книгу автора

вспомнить Кулемин, и вспомнил почти сразу. - Ну конечно же, в "Что делать?"
Ильич писал, что идеи сами не приходят к человеку, что физический труд
воспитывает в человеке не философа, а раба с психологией мещанина. Не
буквально так, но очень близкими к этим словами. Жаль! - был бы я дома
сейчас, встал бы от стола, подошел к стеллажу, выбрал бы нужный том, сейчас
уже и не помню, какой, - то ли второй, то ли третий, - и через минуту нашел
бы это место...
Ему стало так радостно от неожиданно нахлынувшей из прошлого
уверенности в своих интеллектуальных силах, в своих знаниях, что он забыл
неприятный разговор, и вообще о полковнике перестал помнить. Впервые за всю
эту долгую и тяжелую войну он подумал о своем будущем - и вдруг понял, что к
Ренессансу, пожалуй, больше не возвратится. К чему он придет, чем займется -
этого Кулемин пока не знал, да и рано было решать; даже загадывать рано. Но
с Ренессансом покончено, сказал он себе, прислушался к себе - и не услышал в
душе не только отзвука, даже боли не услышал. Значит, давно уже отмерла
пуповина, а я лишь сегодня осознал. Но это жило во мне давно, думал он, и
когда я на огорчение своим старикам вдруг прервал научную карьеру н пошел в
военное училище, потому что война была уже не на горизонте, она стояла на
пороге, и я не желал быть наблюдателем и сознательно в этот час испытаний
слил свою судьбу с судьбой своего народа, - вот почему этот разрыв с
кабинетно-музейной учёностью (конечно же, я был уверен тогда, что это
временная мера) достался мне так легко. Ну что ж, я всегда старался понять
себя и быть верным себе, не мешать себе, и вот еще раз жизнь подтвердила мою
правоту...
И Кулемин, продолжая рассуждать о том же, по уже без новых мыслей, лишь
самодовольно поворачивая так и эдак эту одну, привыкая к ней и все больше и
больше в ней утверждаясь, - действительно задремал, кстати, так больше и не
вспомнив о полковнике.
А с ним было просто.
Лихой комбат в гражданскую войну, потом - начальник штаба полка, Касаев
имел за плечами четыре класса приходской школы - и только. Правда, дважды
учился на курсах переподготовки, в тридцатых годах хотел даже в военную
академию попасть, без малого год что ни вечер корпел над учебниками - не
разгибался, но вступительные экзамены провалил, и это его так травмировало,
что повторять попытки он не стал. Очевидно, эти годы - мечта, непривычный
труд над книгами, и в конце крах, - дались ему нелегко; сил примириться с
судьбою у него не нашлось. Будущее было отравлено. Он затаил обиду на
академию, и ко всем, кто ее окончил (а Кулемин и там успел потереться,
правда, на большее война не отпустила сроков), относился внешне подчеркнуто
иронически и пренебрежительно. Он активно не противодействовал новым веяниям
в армии, но в душе был предан старым положениям воинской науки, типа:
"пуля-дура, штык-молодец". И никто не знал, что лихость его была показной,
что это был уже конечный результат медлительной, тугодумной работы по
подготовке каждой операции; это были только плоды усидчивости, которой он
пытался восполнить отсутствие знаний и воинского таланта. Он гонял разведку
без конца. "Вот когда я буду знать усе хвакты, даже такой: что пьет по утрам
командир вражеской части - водку или рассол (это была чужая шутка; так
говорил его комполка еще в далеком девятнадцатом; образ поразил воображение
Касаева на всю жизнь - и был немедленно взят на вооружение, тоже на всю
жизнь), от тогда я скажу, что я почти довольный".