"С.Т.Аксаков. Записки об уженье рыбы " - читать интересную книгу автора

должны быть приятны; во втором случае потому, что всякая опытность и
наблюдение человека, страстно к чему-нибудь привязанного, могут быть полезны
для людей, разделяющих его любовь к тому же предмету.
Уженье, как и другие охоты, бывает и простою склонностью и даже сильною
страстью: здесь не место и бесполезно рассуждать об этом. Русская пословица
говорит глубоко и верно, что охота пуще неволи. Но едва ли на какую-нибудь
человеческую охоту так много и с таким презреньем нападают, как на тихое,
невинное уженье. Один называет его охотою празднолюбцев и лентяев; другой -
забавою стариков и детей; третий - занятием слабоумных. Самый
снисходительный из судей пожимает плечами и с сожалением говорит: "Я понимаю
охоту с ружьем, с борзыми собаками - там много движения, ловкости, там есть
какая-то жизнь, что-то деятельное, даже воинственное. О страсти к картам я
уже не говорю; но удить рыбу - признаюсь, этой страсти я не понимаю..."
Улыбка договаривает, что это просто глупо. Так говорят не только люди,
которые, по несчастию, родились и выросли безвыездно в городе, под влиянием
искусственных понятий и направлений, никогда не живали в деревне, никогда не
слыхивали о простых склонностях сельских жителей и почти не имеют никакого
понятия об охотах; нет, так говорят сами охотники - только до других родов
охоты. Последних я решительно не понимаю. Все охоты: с ружьем, с собаками,
ястребами, соколами, с тенетами за зверьми, с неводами, сетьми и удочкой за
рыбою - все имеют одно основание. Все разнородные охотники должны понимать
друг друга: ибо охота, сближая их с природою, должна сближать между собою.
Чувство природы врожденно нам, от грубого дикаря до самого
образованного человека. Противоестественное воспитание, насильственные
понятия, ложное направление, ложная жизнь - все это вместе стремится
заглушить мощный голос природы и часто заглушает или дает искаженное
развитие этому чувству. Конечно, не найдется почти ни одного человека,
который был бы совершенно равнодушен к так называемым красотам природы, то
есть: к прекрасному местоположению, живописному далекому виду, великолепному
восходу или закату солнца, к светлой месячной ночи; но это еще не любовь к
природе; это любовь к ландшафту, декорациям, к призматическим преломлениям
света; это могут любить люди самые черствые, сухие, в которых никогда не
зарождалось или совсем заглохло всякое поэтическое чувство: зато их любовь
этим и оканчивается. Приведите их в таинственную сень и прохладу дремучего
леса, на равнину необозримой степи, покрытой тучною, высокою травою;
поставьте их в тихую, жаркую летнюю ночь на берег реки, сверкающей в тишине
ночного мрака, или на берег сонного озера, обросшего камышами; окружите их
благовонием цветов и трав, прохладным дыханием вод и лесов, неумолкающими
голосами ночных птиц и насекомых, всею жизнию творения: для них тут нет
красот природы, они не поймут ничего! Их любовь к природе внешняя,
наглядная, они любят картинки, и то ненадолго; смотря на них, они уже думают
о своих пошлых делишках и спешат домой, в свой грязный омут, в пыльную,
душную атмосферу города, на свои балконы и террасы, подышать благовонием
загнивших прудов в их жалких садах или вечерними испарениями мостовой,
раскаленной дневным солнцем... Но, бог с ними! Деревня, не подмосковная,
далекая деревня, - в ней только можно чувствовать полную, не оскорбленную
людьми жизнь природы. Деревня, мир, тишина, спокойствие! Безыскусственность
жизни, простота отношений! Туда бежать от праздности, пустоты и недостатка
интересов; туда же бежать от неугомонной, внешней деятельности, мелочных,
своекорыстных хлопот, бесплодных, бесполезных, хотя и добросовестных мыслей,