"Василий Аксенов. Московская сага-1. Поколение зимы" - читать интересную книгу автора

поручений при Реввоенсовете", то есть был одним из главных адъютантов
наркомвоенмора Фрунзе. Друзья не виделись несколько месяцев. Градов,
коренной москвич, по долгу службы обитал в Минске, тогда как уралец Вуйнович
после назначения в Реввоенсовет заделался настоящим столичным жителем. Эта
превратность судьбы немало его забавляла и давала повод посмеяться над
Никитой. Прогуливаясь с другом по Москве, он подмечал театральные афиши и
как бы мимоходом заводил разговор о премьерах, а потом как бы спохватывался:
"Ах да, у вас в Минске об этом еще не слышали, эх, провинция..." - и далее
в том же духе, словом, вполне добродушный и даже любовный эпатаж.
Впрочем, о театрах эти молодые люди в буденовках говорили мало:
разговор их то и дело уходил к более серьезным темам; это были серьезные
молодые люди в чинах, каких в старой армии нельзя было достичь, не преодолев
сороколетнего рубежа.
Никита прибыл в Москву вместе со своим главкомом для участия в
совещании по проведению военной реформы. Совещание предполагалось в Кремле,
в обстановке секретности, ибо в нем должен был принять участие чуть ли не
полный состав Политбюро РКП(б). Секретностью уже тогда все они были
одержимы. "Партия по привычке продолжает работать в подполье", - повторяли
в Москве шутку главного большевитского остряка Карла Радека. Дело несколько
осложнялось тем, что шеф комполка Вуйновича, председатель Революционного
военного совета, народный комиссар по военным и морским делам Михаил
Васильевич Фрунзе вот уже более двух недель находился в больнице с
обострением язвы двенадцатиперстной кишки. ЦК, по-братски заботясь о
здоровье любимца всех трудящихся, легендарного командарма, сокрушителя
Колчака и Врангеля, предлагал провести совещание в его отсутствие и поручить
доклад первому заместителю председателя РВС Уншлихту, однако Фрунзе
категорически настаивал на своем участии, да и вообще на несерьезности этого
недуга. Это и было главной темой разговора между двумя молодыми командирами
у порога аптеки Феррейна, где они поджидали Веронику, жену комбрига Градова.
- Нарком просто бесится, когда ему говорят об этой проклятой язве, -
сказал Вуйнович, широкоплечий человек южнославянского типа, с щедрой
растительностью в виде черных бровей и усов, не обделенный и яростью глаз.
Выросший в заводском городке на Урале, он прошел со своим эскадроном до
южного берега Крыма и тут, среди скал, пенистых волн, кипарисов и
виноградников, понял, где лежит его истинная родина.
Романтического соблазна ради мы должны были бы сделать Никиту Градова
противоположностью своему другу, то есть отнести его к северным широтам, к
некой русской готике, если таковая когда-нибудь существовала в природе, и мы
были бы рады это сделать, чтобы добавить в скифско-македонский колорит еще и
варяжскую струю, однако справедливости ради мы преодолеваем соблазн и не
можем не указать на то, что и Никита, хотя бы наполовину, соотносится со
средиземноморской "колыбелью человечества": его мать, Мэри Вахтанговна, была
из грузинского рода Гудиашвили. Впрочем, в наружности его не было ничего
грузинского, ели не считать некоторой рыжеватости и носатости, что можно с
равным успехом отнести и к славянам, и к варягам, и по крайней мере с не
меньшим успехом к не вовлеченным еще в мировую революцию ирландцам.
- Послушай, Вадя, а что говорят врачи? - спросил Никита
Вуйнович усмехнулся:
- Врачи говорят об этом меньше, чем члены Политбюро. Последняя
консультация в Солдатенковской больнице пришла к заключению, что можно