"Василий Аксенов. Московская сага-3. Тюрьма и мир" - читать интересную книгу автора

-- Да это, собственно говоря, я и есть. Градов Кирилл...
-- "Собственно говоря-я-я", -- передразнил морячок, потом сощурился
юмористически. -- Ну, иди тогда встречай, дядя, к тебе там пассажирша
приехала!
-- Какая еще пассажирка? -- удивился Кирилл.
Слово "пассажирка" морячок произнес с каким-то особым издевательством.
Ему, очевидно, было неловко перед самим собой, что он делает одолжение
какой-то пассажирке, ищет какого-то Градова, который к тому же оказывается
паршивым старым хмырем, как видно, из троцкистов. Кирилл этот тон уловил и
почему-то жутко заволновался, как в тот день двенадцать лет назад, когда ему
позвонил следователь НКВД и попросил зайти "покалякать".
-- Все пассажиры уже на площадке, -- нелепо сказал он и показал в
сторону проволочного забора, за которым толпились зеки. Морячок
расхохотался:
-- Я ж тебе, батя, говорю про пассажирку, а не про зечку!
Он ткнул большим пальцем себе за плечо в сторону шаровой стены правого
борта "Феликса" и пошел прочь.
Почти уже поняв, в чем дело, и отказываясь верить, Кирилл
осторожненько, как будто этой осторожностью еще можно было что-то
предотвратить, пошел к причалу. Он осторожненько огибал ноги кранов и
штабели генгруза и вдруг в десяти метрах от себя увидел спускающуюся по
главному трапу знакомую старуху.
В первую секунду у него как бы отлегло от души: все-таки не то, в чем
он был почти уже уверен, просто какая-то знакомая по прежней жизни, может
быть, из высланных, все-таки не Цецилия явилась, ведь не может же быть... В
следующую секунду он понял, что это как раз и была его законная супруга
Цецилия Наумовна Розенблюм, а вовсе не какая-то там знакомая старуха.
Сутулая или согбенная под немыслимым числом туго набитых сумок и
авосек, она неуклюже шкандыбала вниз по трапу, юбка, как всегда, наперекос,
тонкие ноги в немыслимых ботах, еще более немыслимый, как будто с картины
Рембрандта, бархатный берет, свисающие из-под него, сильно траченные сединою
рыжие космы, пудовые груди, не вмещающиеся в явно маловатое пальто.
Казалось, она сейчас рухнет под тяжестью своих сумок, и этих грудей, и всего
этого ошеломляющего момента. И впрямь вот ее первый шаг на колымскую землю,
и она споткнулась о бревно, зацепилась за канат, разъехалась в луже и упала
коленкой в грязь. Мотнулся за ее спиной и даже вроде бы сильно ударил ее меж
лопаток большой, как капустный кочан, бюст Карла Маркса, который и сам,
словно зек из-за проволоки, выпирал частями лица из ячеек авоськи.
Естественно, на борту "Феликса" расхохоталась вахтенная сволочь, а на
причале охотно заржала вохра. Кирилл бросился, подхватил жену сбоку под
мышки, она глянула через плечо, сразу узнала, рот ее с нелепо намазанными
губами распахнулся в истошном и долгом, как пароходный гудок, крике:
"Кири-и-ил, родной мо-о-ой!" -- "Циленька, Циленька моя, приехала,
солнышко..." -- бормотал он, целуя то, что он мог поцеловать из неловкой
позиции, а именно ее молодое ухо и отвисшую, сильно припахивающую котлетой с
луком щеку.
Тут, казалось бы, самое время похохотать молодежи, глядя на любовную
сцену двух огородных пугал, однако почему-то и пароходная команда, и вохра
немедленно отвлеклись по своим делам, предоставив пугалам упиваться наедине
своей встречей. Для успешного издевательства нужно, конечно, чтобы объект