"Евгений Акуленко. Аватарка для аватара" - читать интересную книгу автора

победой над быками. Точнее, поднимали до недавнего времени. До той поры,
пока Глеб не стал болеть за быков, а количество порванных тореро не
перевалило за вторую сотню. До той поры, пока финал корриды не стал
предсказуем, как и прежде. Но с обратным знаком... А нечего, потому что, над
животными издеваться!
Ряды колышутся. Все чаще восторженное улюлюканье сменяет удрученное
молчание и свист: "наши" проигрывают. По толпе гуляет возмущенный ропот:
"Судья купленный!" Это все объясняет и наполняет сердца праведным гневом. В
купе с желудками, наполненными крепленым пивом. Это все происки жидомасонов,
америкосов, Чубайса, в конце концов. Виноват кто угодно, только не мы сами.
Звучит финальная сирена, встреча окончена. Чуда не случилось. Пиво
подошло к концу. Закипевшая злоба требует выхода. И находит.
В сторону экрана летят бутылки, сочно хлопаются о тротуарную плитку. С
грохотом обрушивается первая витрина. Звон стекла действует, как
катализатор.
Все. Целка сломана.
Толпа превращается в стадо. Оскаленные рты роняют слюну, мелькают
перекошенные в ярости рожи, глаза застилает мутная поволока. Толпа громит и
крушит все, до чего может дотянуться.
Вот оно! То, что сидит у нас внутри! Бурлит зловонным потоком,
неприкрытое глянцем приличий.
Вот оно! То, что ссыт в лифтах, совокупляется на скамейках в парке,
травит, до конца, до шага с крыши травит слабых.
Вот оно! То, что раньше вспарывало животы, живьем сжигало на кострах,
забивало камнями. Оно никуда не делось! Оно с нами!.. Любуйтесь!
Глеб недвижно стоял посреди площади.
Сложно понять, любишь ли ты людей. Глеб думал, что все-таки любит. В
целом. Не смотря на. А сейчас ресхерачил бы всех к разэтакой матери, как
грандиозное позорище. Я сам ресхерачился бы, изошел слезами и кровавым
поносом от бессилия и злости.
- Что ты творишь? - Глеб шагнул из невидимого спектра. Он задавал
двуногим животным единственный вопрос: - Что ты творишь?
У каждого будет время подумать над ответом. В челюстно-лицевой, в
стоматологии, в травме. У тех двоих в гриндерсах, что сосредоточено пинали
охранника, неразумно заслонившего собой вход в магазин, лечащим врачом
станет проктолог. Стайку сопляков, швырявших в окна камни, с нетерпением
ждут в урологии. И хвастаться перед девчонками "боевыми" ранениями они не
станут.
Площадь очищали бойцы ОМОНа, замечая одну интересную деталь: почему-то
не хватало не милицейских буханок, как обычно, а скорых. Двое сержантов в
нерешительности остановились перед сидящем на асфальте парнем, соображали,
куда его? С виду, вроде, цел. Но выглядит плохо: голову уронил, плечи
опущены. Раздавленным выглядит, убитым. Глебу противно. Самому от себя. Что
не сдержался, что дал волю злости.
- Слышь, ты живой?
- Я живой, - вздохнул Глеб.
Он живой. Он всего лишь человек. Неразумное создание, неосторожно
возомнившее, что сможет изменить мир. Он что-то разрушает, возводит, лечит,
калечит, боясь признаться себе в том, что старается затолкать в гору ручей.
Глеб вдруг подумал, что Иисус взошел на Голгофу от отчаяния. Чтобы хоть