"Рюноскэ Акутагава. Повесть об отплате за добро" - читать интересную книгу автора

среди ночи плачет женщина - это неспроста. Затаив дыхание, я через щель
слегка раздвинутой фусума заглянул в комнату.
Освещенное висячим бумажным фонарем старинное какэмоно в токонома,
хризантема в вазе... На всем убранстве, как и полагается в чайной комнате,
лежал налет старомодности. Старик, сидевший перед токонома лицом прямо ко
мне, был, по-видимому, сам хозяин Ясоэмон. В мелкоузорчатом хаори,
неподвижно скрестив на груди руки, он, видимо, прислушивался, как кипит
котелок. Немного ниже Ясоэмона сидела ко мне боком старуха почтенной
наружности, в прическе со шпильками, и время от времени утирала слезы.
"Ни в чем не терпят недостатка, а, видно, такие же у них горести!" -
подумал я, и у меня на губах невольно появилась усмешка. Усмешка - это
отнюдь не значит, что у меня была какая-нибудь злоба лично к супругам
Ходзея. Нет, у меня, человека, за которым сорок лет бежит дурная слава,
несчастье других людей, в особенности людей на первый взгляд счастливых,
всегда само собой вызывает усмешку. (С жестоким выражением лица.) Вот и
тогда вздохи супругов доставляли мне такое же удовольствие, как если бы я
смотрел на представление Кабуки. (С насмешливой улыбкой.) Да ведь не я
один таков. Кого ни спроси о любимой книжке - это всегда какая-нибудь
печальная повесть!
Немного погодя Ясоэмон со вздохом сказал:
- Раз уж случилось такое несчастье, сколько ни плачь, сколько ни
вздыхай, - былого не воротишь. Я решил завтра же рассчитать всех в лавке.
Тут сильный порыв ветра потряс стены комнаты и заглушил голоса. Ответа
жены Ясоэмона я не расслышал. Но хозяин, кивнув, положил руки на колени и
поднял глаза к плетеному камышовому потолку. Густые брови, острые скулы и
в особенности удлиненный разрез глаз... Чем больше я смотрел, тем больше
убеждался, что это лицо я уже где-то видел.
- О, господин Дзэсусу Киристо-сама! Ниспошли в наши сердца свою силу!
Ясоэмон с закрытыми глазами начал шептать слова молитвы. Старуха,
видимо, тоже, как и ее муж, молила о покровительстве небесного царя. Я же
все время, не мигая, всматривался в лицо Ясоэмона. И вот когда пронесся
новый порыв ветра, в моей душе сверкнуло воспоминание о том, что случилось
двадцать лет назад, и в этом воспоминании я отчетливо увидел облик
Ясоэмона.
Двадцать лет назад... впрочем, стоит ли рассказывать! Короче говоря,
дело было так. Когда я ехал в Макао, один японец-корабельщик спас мне
жизнь. Мы тогда друг другу имени своего не назвали и с тех пор не
встречались, но Ясоэмон, на которого я теперь смотрел, - это, несомненно,
и был тогдашний корабельщик. Пораженный странной встречей, я не сводил
глаз с лица старика. И теперь мне уже казалось, что его сильные плечи, его
пальцы с толстыми суставами дышат пеной прибоя у коралловых рифов и
запахом сандаловых лесов.
Окончив свою долгую молитву, Ясоэмон спокойно обратился к жене с такими
словами:
- Впредь положимся во всем на волю небесного владыки... Ну, раз котелок
уже вскипел, не нальешь ли мне чаю?
Но старуха, сдерживая вновь подступившие к горлу рыдания, слабым
голосом ответила:
- Сейчас... А все же жалко, что...
- Вот это-то и значит роптать! То, что "Ходзеямару" затонул и все