"Рюноскэ Акутагава. Из записок Ясукити" - читать интересную книгу автора

украдкой оглянулся. Но там был все тот же ухмыляющийся интендант, который
глядел в окно. Ясукити предположил, что пес под окном. Но это показалось
ему несколько странным. А интендант снова повторил: "Погавкай. Ну,
погавкай". Ясукити, слегка наклонившись, глянул вниз. Первое, что
бросилось в глаза, - еще не зажженный у входа фонарь, служивший
одновременно и рекламой сакэ "Масамунэ" [один из лучших сортов сакэ,
названный так еще в IX в.]. Потом - поднятая штора. Потом - носки,
сушившиеся на краю кадки для дождевой воды, точнее, пустой пивной бочки, и
забытые там. Потом - лужа на дороге. Потом - ну что ты скажешь, собаки
нигде не было видно. Вместо нее он заметил нищего лет
двенадцати-тринадцати, который стоял на холоде, запрокинув голову и глядя
на окно второго этажа.
- Погавкай! Ну, погавкай же! - опять закричал интендант.
В этих словах была какая-то магическая сила, притягивавшая нищего.
Точно сомнамбула, неотрывно глядя вверх, нищий сделал два-три шага и
подошел под самое окно. Тут-то Ясукити и увидел, в чем состояла проделка
гнусного интенданта. Проделка? А может быть, совсем не проделка. И если
нет, то, значит, это был эксперимент. Эксперимент, который должен был
выявить: как низко может пасть человек, принося в жертву собственное
достоинство ради того, чтобы набить брюхо. Ясукити считал, что это вопрос
решенный и не нуждается в подобных экспериментах. Исав ради печеного мяса
отказался от права первородства [речь идет об эпизоде из Ветхого завета,
где говорится о том, что Исав отказался от первородства за чечевичную
похлебку (кн. I, гл. 25)]. Сам Ясукити ради хлеба стал учителем. Фактов
как будто вполне достаточно. Но, видимо, их было недостаточно для
психолога-экспериментатора, жаждущего опыта. В общем, De gustibus non est
disputandum [о вкусах не спорят (лат.)], - только сегодня он говорил это
своим ученикам. Кому что нравится. Хочешь экспериментировать -
экспериментируй. Думая так, Ясукити продолжал смотреть на нищего под
окном.
Интендант замолчал. А нищий стал с беспокойством озираться по сторонам.
Он уже готов был изобразить собаку, и единственное, что его смущало, - это
взгляды прохожих. Глаза его еще продолжали бегать, когда интендант высунул
в окно свою красную морду и стал ему что-то показывать.
- Погавкай. Погавкаешь, получишь вот это.
Лицо нищего мгновенно вспыхнуло от жадности. Ясукити временами
испытывал к нищим какой-то романтический интерес. Но никогда это не было
состраданием или сочувствием. И он считал дураком или лжецом всякого, кто
говорил, что испытывает к ним такие чувства. Но сейчас, глядя на этого
ребенка-нищего с запрокинутой головой и горящими глазами, он почувствовал
что-то вроде жалости. Именно "вроде". Ясукити действительно испытывал не
столько жалость, сколько любовался фигуркой нищего, точно выписанной
Рембрандтом.
- Не будешь? Ну, погавкай же.
Нищий сморщился.
- Гав.
Голос у него был очень тихий.
- Громче.
- Гав, гав.
Нищий громко пролаял два раза. И тут же из окна полетел апельсин.