"Марк Александрович Алданов. Бельведерский торс (Повесть) " - читать интересную книгу автора

сейчас..." - и потащив за рукав рубашки Вазари, скрылась за дверью. Аккольти
слышал, как мужчина спросил вполголоса: "Кто этот сумасшедший?.." Женщина
зашикала и вынесла незакупоренную глиняную бутылочку. - "Отличная, старая
водка..." Он поблагодарил с изысканной учтивостью и предложил заплатить. -
"Что вы, что вы, какая плата между соседями!" - говорила, вздрагивая,
стрега. Мужчина стоял на пороге и, кажется, у него теперь что-то было в
руке. Аккольти поблагодарил еще изысканнее и вышел. Дверь захлопнулась
несколько быстрее и громче обычного.
Он поднялся к себе и выпил залпом всю порцию водки. Его очень обожгло,
но стало гораздо легче. Сел на постель и подумал, что потерял голову: как же
можно было в таком виде показываться людям? Донесут? Нет, не успеют.
Аккольти подошел к окну, времени все еще оставалось много. Снизу, из окна,
до него донесся смех, звук поцелуев. Он вдруг пришел в ярость, вышел, хотел
было снова постучать - и опомнился. Застегнув кафтан, он выбежал из дому.

8

...За Микеланджело, стараясь приспособиться к его ходу, шел тот молодой
художник, который копировал группу "Страшного Суда". Он что-то восторженно
говорил. Микеланджело шел, не глядя на него и не слушая, он только
чувствовал, что это счастливый человек, верящий - как они все - в искусство,
верящий в то, что искусство - великая радость. Бесполезно и незачем было
объяснять им правду. Он думал, что теперь все кончено: посмотрел в последний
раз, руки больше не слушаются, глаза больше не видят. На солнце он опять
лишился зрения. Сбоку заржала лошадь, он не видел лошади, но по ржанию
почувствовал, что это прекрасное животное, - страстно любил все живое, за
исключением людей. Молодой художник продолжал нести вздор о "Страшном
Суде", - точно он мог это понять, точно кто-либо мог понять это...
Какой-то человек нагнал их и, низко поклонившись, сказал, что святой
отец просит мессера Буонаротти пожаловать к нему, в сад. Микеланджело не
обратил внимания на эти слова, - зачем ему теперь люди, зачем ему и сам
папа? Слуга вполголоса ответил, что старик очень устал и болен: святой отец
извинит.
"Если домой, то направо", - прокричал слуга. Микеланджело остановился и
растерянно обвел двор ничего не видящими глазами. "Это бельведерский двор,
вот торс, ваш торс", - пояснил с улыбкой художник.
- Бельведерский торс! - вскрикнул Микеланджело.
На дворе стоял древний торс, найденный при раскопках у театра Помпея.
Художникам было хорошо известно, что Микеланджело считает этот обломок
высшим из самых высоких творений искусства: он говорил, что никто никогда не
создал ничего хотя бы близкого к этому по достоинству. Слуга осторожно
подвел его к торсу. Старик прикоснулся к мрамору одной рукой, потом двумя,
на лице его изобразились радость и нежность. Неизвестно, когда жил в
древности человек, неизвестный афинянин Аполлоний, сын Нестора, и изваял эту
статую, и два тысячелетия ждал другого человека, который мог ее оценить,
хотя не мог создать равного. Он думал, что в этом торсе есть священная
простота, без которой нет ничего, и что сам он был ее лишен и потому
проиграл свою жизнь. В его фресках было значение, непонятное другим людям.
Но это ничего не значило. Тот лучше знал, как надо творить, - он же во всем
заблуждался: все было обман. "Beati pauperes spiriti, quoniam ipsorum est