"Марк Александрович Алданов. Пуншевая водка (Сказка о всех пяти земных счастьях) " - читать интересную книгу автора

отложить, - подумала Валя, - папа денег даст, но не позволит, мама позволит,
но не даст денег. Все-таки это лучше..." Ей надо было получить разрешение
родителей на участие в любительском спектакле и деньги на костюм. - "Ежели
папа уедет в Пелым, то потом запретить будет невозможно..." Она внимательно
смотрела на родителей, но не слушала их разговора. Думала, что мама, верно,
двадцать лет тому назад была похожа на Клеопатру, висевшую на стене
кабинета. "Право, уж лучше, когда папа говорит по-немецки, перед чужими не
совестно. Володя тогда, я видела, давился от смеха..."
- ...Ах, я всегда говорил! Я два раза говорил в прошлом году, что нужно
послать ему хотя бы мою старую беличью шубу! Но разве в этом доме слушают
то, что я говорю!
- Ты забываешь, что эта старая шуба очень может пригодиться, через год
я себе сделаю из нее шлафрок. Кроме того, удобно ли делать подарки, если
человек - ссыльный! Это ты тоже забыл!
- Ссыльный, ссыльный! Вот и ссыльный! Sonderbares Land, verrucktes
Land!* - сердито сказал генерал.
______________
* Странная страна, проклятая страна! (нем.)

Но, взглянув на жену, он смягчился: очень любил свою генеральшу, не
верил ходившим о ней когда-то сплетням и считал ее неоцененной женщиной.
- Я тебе сделаю новый шлафрок, не из старой шубы, - сказал он. - И у
самого лучшего портного! Но пусть сейчас же все приготовят к моему отъезду.
Он подошел к жене и поцеловал ее в лоб. Валя с удивленной улыбкой на
них смотрела. Ей было и странно, и смешно, что родители целуются, - выходило
так, словно они насмехались над ней и над Володей.

III

Валя вернулась в свою комнату, все обдумывая план. "Как только папа
уедет, обратиться к маме, сказать, что трагедия не какая-нибудь гадкая,
французская, что сочинитель состоит в Санкт-Петербурге при императорской
Академии Наук (так было написано на обложке трагедии), что его сочинения
ставили при покойной государыне на театре в шляхетском корпусе. Мама
согласится. Тогда потребовать денег три рубли, меньше нельзя: атласу
зеленого шесть аршин и алой камлотовой платок... Не даст! - со вздохом
подумала Валя, - скажет, что можно без костюма, или велит перешить бабушкин
роброн!.. Это чтобы Маруська хохотала! Ну, хорошо, тогда согласиться:
главное, чтобы позволили. А потом, когда папа вернется из Пелыма, попросить
денег у него. Ежели этот злющий старик там не очень раскричится, папа
приедет веселый, немного поворчит и даст деньги..." Она представила себе
речь отца: "сие есть не ошень прилишно, штоп молоденькая девица...", и
засмеялась.
В ней ничего немецкого не было. В городе злые языки говорили, что ее
отцом был русский офицер, известный повеса, с которым нынешняя генеральша
когда-то в Петербурге часто ездила на Крештофский . Слухи эти доходили и до
Вали; они были и неприятны ей, и порою не совсем неприятны. Она себя считала
русской и сибирячкой. Ей было и смешно, и немного стыдно, что ее родители -
немцы, плохо владеющие русским языком.
На любительском театре ставилась трагедия Михаилы Ломоносова: "Тамира и