"Марк Александрович Алданов. Пуншевая водка (Сказка о всех пяти земных счастьях) " - читать интересную книгу автора

Петербурга все осведомленнее о столичных событиях.
Он благополучно проехал через Засурский лес, пользовавшийся худой
славой. Знал, что разбойников в России много меньше, чем рассказов о
разбойниках, однако пистолет держал наготове. Ехал за совесть, делая иногда
по полтораста и по двести верст в сутки. Отдохнул немного на Суксунских
демидовских заводах, где всех проезжих, и дворян, и купцов, и простых,
содержали бесплатно сколько угодно времени. За Кунгуром начинал подниматься
Уральский хребет. Курьера стало приглашать и начальство: приказывало
накормить как следует, давало на чай, где пятак, где гривенник, и
спрашивало, как и что в Петербурге. Он отвечал отрывисто, таинственно и
держал себя как власть с властью. О пакетах, которые он вез, его не
спрашивали: это не полагалось, да и никого особенно не интересовали пакеты,
адресованные другому начальнику.
Дни становились все холоднее, места все пустыннее, на тракте случалось
проезжать верст восемьдесят, не видя станции. Михайлов ночевал в сторожках,
или съезжая с тракта, в крестьянских избах. Там от денег за еду и ночлег
почти всегда отказывались. Это было приятно, но разговаривать с. мужиками
ему было неинтересно по их невежеству и безразличию к столичной жизни.
Впрочем, говорил и с ними: сначала грубо и презрительно, потом смягчался от
водки и общего почтения и рассказывал, что послан к одному ссыльному,
который на море на Окияне на острове на Буяне, как бык печеной ест чеснок
толченой. Но на темных мужиков красная речь не производила должного
впечатления.
За Яиком дорога стала еще тяжелее из-за свирепых холодов, скуки и
безлюдья. Нелегко было доставать и продовольствие. Водка была везде, - не
пуншевая, конечно, а простая, - но все дорожала с приближением к Сибирской
губернии. Появилась растительность, неизвестная курьеру ни по виду, ни по
названию: крушина, боярка, черный тополь, сибирский кедр. Показались
глубокие пропасти, грозные, в полдень темные, леса, называвшиеся здесь
"кондовыми", никаких форштмейстеров никогда не видевшие. Изредка с адским
топотом и ржаньем, вызывавшим невольный ужас, проходили по тракту
перегоняемые косяки бесчисленных коней. Появились инородцы, по всей
видимости некрещеные, а среди русских - люди со зверскими клеймеными лицами
и рваными ноздрями. Край был страшный.


Михайлову велено было сообщить об указе первым же властям туринского
округа. В небольшом городе на тракте он явился по начальству и вручил свой
пакет. Узнав, в чем дело, полицейский капитан изменился в лице. Прочел
бумагу, перечел ее, вытаращенными глазами посмотрел на почтительно
вытянувшегося курьера, затем подошел к двери.
- Миниху вышло помилование! - сказал он с таким видом, точно ждал, что
там вскрикнут и всплеснут руками. Отклика он однако не нашел.
- Миниху? Ну, и слава Богу, - ответил за дверью равнодушный старческий
голос. Капитан пожал плечами, вернулся к курьеру и стал было его
расспрашивать. Но, как опытный человек, скоро понял, что курьер ровно ничего
не знает. Услышав, что есть к ссыльному и личное письмо, которое приказано
отдать в собственные руки, подумал, походил по комнате, сел за стол и очинил
перо.
- Пакет отдашь самому генералу. Я тебе и от себя дам записку. От