"Марк Александрович Алданов. Мир после Гитлера (Из записных книжек)" - читать интересную книгу автора

при мысли о Сталине. (Для сравнения: в своих воспоминаниях он где-то
называет Сталина "мой страшный гость".) Скажу и тут, что у великих
политических мастеров прошлого и этого было меньше. Или, может быть, потому
что тогда застольные речи не стенографировались, да и печатались много реже?
Все же есть вранье и вранье. На последнем обеде в Ялте Черчилль долго
говорил о том, как он счастлив и рад своей тесной дружбе "с этим великим
человеком, слава которого наполняет не только Россию, но и весь земной шар".
Сталин не остался в долгу и поднял свой бокал "за здоровье главы британской
империи, самого мужественного человека на земле... Такие люди, как он,
рождаются раз в столетие". И перейдя к будущим отношениям между союзниками,
добавил уж совершенно бесстыдно: "Ведь я наивный человек. Я думаю, что
нельзя обманывать союзника, даже если он дурак. Если наш союзник так крепок,
то ведь это потому, что мы друг друга не надуваем".
По-видимому, неверно, что Сталин на банкетах пил мало. Перед ним
действительно ставили маленькую рюмочку, но, во-первых, тостов иногда бывали
десятки, а во-вторых, Черчилль позднее это заметил и наливал ему коньяком
полные стаканы ("стаканы для бордо").
Задушевные разговоры происходили и без всяких банкетов и "винных
паров". Однажды Рузвельт поделился со Сталиным беспокойством: "Что
произойдет в мире после того, как они оба и Черчилль умрут?"
- У себя в стране я все устроил. Точно знаю, что произойдет в России, -
ответил Сталин.
Все-таки не очень устроил и не очень точно знал. Уж расстрела Берии он,
наверное, не предвидел, как и не предвидел некоторой перемены отзывов о нем
в советских книгах.
Дальше следовало импровизированное "уточнение". Что будет? Америка
немного полевеет, Россия немного поправеет. "Мы приблизимся к некоторым
вашим взглядам, вы, быть может, примете некоторые наши взгляды!"
Еще "мелочь": он в разговорах с союзниками говорил не "Ленинград", а
"Петербург". Так, Ленин до конца своих дней писал по старой орфографии.

ОБ ОТНОШЕНИЯХ МЕЖДУ СОЮЗНИКАМИ ДРУГОГО ЛАГЕРЯ

Эти отношения были тоже живописны, но в совершенно другом роде.
Итальянский министр иностранных дел Чано едет в ставку Гитлера; он
заменяет своего тестя, заболевшего Муссолини. Великолепный экстренный поезд,
свита, у каждого сановника свой салон-вагон, превосходная кухня в
вагоне-ресторане, свежие цветы на каждом столике. Чано, совершенный
неврастеник, много говорит, преимущественно о немецких сановниках:
"Этот дурак!"... "Тот дурак!..." "Эти идиоты немцы"... "Эти кретины
немцы..." "Этот разбойник Риббентроп". "Этот преступный фюрер!"..
Тут же находится германский посол фон Маккензен. Он старательно делает
вид, что не слышит. - Поверить трудно, но рассказывает очевидец, итальянский
дипломат, издавший очень правдивый дневник. Правда, дело было уже в пору
германских военных неудач.
К сожалению, дипломат не описывает свидания Чано с Гитлером: он не
присутствовал, был только переводчик. Зато кратко передает "атмосферу"
ставки: "Похоже на дом умалишенных в гиблом месте. Каждый все время
чувствует себя так, точно сейчас будет предан военному суду за измену".
Наконец, министр выходит из кабинета. Разговор ничего не дал.