"Марк Александрович Алданов. Могила воина" - читать интересную книгу автора

нашей литературы, нашей культуры, нашей страны. Ее бесспорный вождь - лорд
Байрон. Вы ошибаетесь, полагая, что он занят только обманыванием Гвиччиоли.*
Он отличается чрезвычайным сладострастием и безнравственностью, часто меняет
предмет своих воздыханий и приносит очередную жертву на алтарь своего
гордого презрения. Однако, в политике он не так непостоянен: тут он
англичанин в полном смысле слова. Байрон вроде сумасшедшего, он хочет
разрушить все, что ему не принадлежит, хочет подорвать наши стремления к
национальной независимости ("что за вздор" - подумал мастер-месяц), вызвать
у нас разорение и кровопролитие, дабы, в конце концов, поделить тлеющие
развалины между деморализованными заговорщиками"... - "Ну, тут этот болван
заврался", - сказал себе весело мастер-месяц. Он был очень доволен. Решил
завтра встать пораньше и тотчас приняться за работу.
______________
* В подлиннике донесения: "а fare le corne a Guiccioli".


VI

День виконта Кэстльри был рассчитан не только по часам, но почти по
минутам. В это утро министр проснулся ровно в шесть; его никто не будил, он
всегда просыпался тогда, когда себе это предписывал с вечера. Он открыл
глаза с чувством тоски и испуга, сел на постели, низко опустив голову, и
встряхнулся: ничего дурного как будто не случилось.
Спальня его и туалетная комната были обставлены Шератоновской мебелью
стиля Harlequin. Все было с выдумкой, стол заключал в себе умывальник,
зеркала представляли собой двери, за видимостью шкапа скрывалась каморка,
предназначенная для бритья. Виконт Кэстльри брился всегда сам и притом
необыкновенно хорошо. Его бритвы были отточены до пределов возможного; он
себя не поцарапал, лучше не мог бы побрить самый искусный парикмахер; щеки,
подбородок, шея были гладки как мрамор: ни единого волоса. Укладывая бритвы,
лорд Кэстльри с удивлением заметил, что в ящике нет малого ножа. Этот малый
нож, собственно, не был нужен ни для бритья и ни для чего вообще; однако,
его исчезновение вызвало неприятное чувство у министра. "Вероятно, остался в
Крэе", - с неудовольствием подумал он.
На туалет по расписанию отводилось сорок минут. Без двадцати семь
виконт Кэстльри вышел, одетый превосходно, хоть без щегольства, в
застегнутом кафтане, при галстуке, - никаких халатов для работы он не
признавал. Зеркало отразило его огромную стройную фигуру. Ему было пятьдесят
лет, - он родился в один год с Наполеоном и видел в этом нечто вроде
великого предзнаменования. Он не потолстел и не обрюзг с годами, был еще
очень красив, и на больших приемах, на международных конференциях англичане
с удовлетворением поглядывали на человека, представлявшего их страну: виконт
Кэстльри выигрывал по внешности от сравнения с большинством иностранных
дипломатов. Он был необыкновенно dignified.
После очень легкого завтрака, ровно в семь часов, министр иностранных
дел вошел в свой громадный кабинет, великолепно обставленный мебелью
готического периода Чиппендаля, но тоже с хитрыми арлекинными
произведениями: так, у камина стоял отапливающийся диван, одно из лучших
Шератоновских созданий. На стене висел огромный портрет короля Георга III.
Были и портреты других европейских монархов, подаренные ими министру с