"Марк Алданов. Истребитель" - читать интересную книгу автора

прикасаясь к ней, Марья Игнатьевна пробежала заголовки: "Отличник
трактостроевец Черемченко"... "Сделаем Челябинск благоустроенным городом"...
"Воскресники в Полтавской области"... Она вдруг заплакала - без всякой
причины.
Вышла из квартиры, не оставив ему никакой записки. "Когда увидимся,
поговорим, посмот-рим... Ничего, перееду в Николаев, там все пойдет
по-другому. Война кончается, вернутся новые, свежие, интересные люди. Ясно!"
Ясно не было, было скучно, очень скучно.

7

Позднее Иван Васильевич пытался литературно описать в дневнике чувства,
испытанные им в тот день. Запись все ему не удавалась. Написал сначала, что
у него помутилось в глазах. "Кажется и в самом деле помутилось? А впрочем
едва ли. Сердце забилось, пальцы затряслись, это". Зачеркнул и написал, что
в душе его что-то запело, потом вместо "запело" написал "засветилось". Это
было хорошо в литературном отношении, но не выражало того, что он
почувствовал. "Два слова: "не злокачественная" были точно отбиты на машинке
огненными буквами", - еще написал он. Несмотря на огненные буквы он все
боялся, что не разобрал, не разглядел, не так прочел. Подошел к окну (день
кончался): "не злокачественная". Зажег люстру на все три лампочки (три
другие включались у Марьи Игнатьевны лишь на приемах): "не злокачественная".
Подошел к ночному столику, зажег еще лампу с сиреневым колпачком: "не
злокачественная". Он опустился на кровать, вспомнил об уговоре, вскочил,
расправил сиреневое одеяло. Вид этой кровати немного волновал его, первые
дни он отводил глаза. Теперь подумал о Марье Игнатьевне с восторгом. Ему
казалось, что все совершенно изменилось. "Отпало главное препятствие!
Отпало! Сегодня же ей все скажу!"
Взглянул на ее будильник, шедший с совершенной точностью, не то, что
его часы. Татарин должен был заехать за ним через час, чтобы отвезти его в
Алупку: он хотел узнать о своей сакле и условиться о дне возвращения Марьи
Игнатьевны. И как раз пришла эта бумага от доктора (который ее продержал у
себя несколько дней). Иван Васильевич за свой восторг ругал себя трусом,
старой бабой, но и ругать себя теперь было ему очень приятно. "Выпить!
Сейчас же выпить! Крепко выпить! Будь она хоть разопухоль, если не
злокачественная!"
Пустой "Гектор Сервадак" остался в Алупке. Здесь он держал деньги
просто под настольной лампой: в Ялте у него никто не бывал, а забравшийся
вор уж никак не мог бы предположить, что гражданин в здравом уме и твердой
памяти держит деньги не под замком. Он сунул в карман все, что имел, и
выбежал на улицу. У Марии Игнатьевны были в буфете и ром, и рябиновка, она
просила его пользоваться ее продуктами, как своими; но он за все время
позаимствовал у нее лишь в первый день несколько кусков сахару, - забыл
привезти свой, - да и сахар давно вернул.
Начинался чудесный, совсем весенний теплый вечер. С моря дул ветерок. В
булочной давно пахло свежевыпеченным хлебом. Он почувствовал сильный
голод, - все три недели никакого аппетита не было, что тоже казалось ему
безошибочным признаком рака. Съестных припасов в лавках было мало, Иван
Васильевич купил все, что мог достать самого дорогого. - "Нет ли икры?
"Икры, гражданин, нет: Гитлер всю слопал", - насмешливо сказал приказчик. По