"Марк Алданов. Истребитель" - читать интересную книгу автора

президента, на английских и американских истребителей.
Оркестр играл британский гимн. В своем полковничьем мундире, в черной
меховой шапке, не задолго до того подаренной ему канадцами и надетой в виду
крымской стужи, Черчиль прошел мимо выстроившегося гвардейского полка. Как
старый офицер он не мог не заметить, что люди, их снаряжение, выправка
необыкновенно хороши, - понимал впрочем, что отбор был тщатель-ный.
Поглядывал на них со смешанными чувствами. Ему всегда нравились хорошие
солдаты, кто бы они ни были, хотя б и немцы. Эти же были союзники, так много
сделавшие для победы. Братство по оружию, верность союзникам, fair play были
для Черчиля не пустые слова. Тем не менее, глядя на вросших в землю
великанов, он не думал, а в глубине души чувствовал, - что для его страны
было бы лучше, если б этих людей было меньше. Звуки God save the King без
перехода сменились звуками советского гимна. Ему вдруг стало смешно. Не
обидно, что он, семидесятилет-ний старик, первый министр Англии, внук
седьмого герцога Марлборо, должен был лететь черт знает куда и что бывший
экспроприатор, сын сапожника, ни разу не удосужился отдать ему визит в
Англии, не счел нужным встретить его и президента Соединенных Штатов, не
обидно, а скорее смешно. Он совершенно не выносил Сталина. Теперь, он знал,
в Америке в глубокой тайне готовилось новое орудие разрушения, которое могло
означать господство над миром. Черчиль радостно думал о том, как с любезной
улыбкой сообщит Сталину об изобретении атомной бомбы. Думал также, что если
американское оружие окажется не слишком страшным, то старого мира не спасет
ничто. "После демобилизации он будет всемогущ." Но до этого пока было
далеко. Его позабавило сочетание гимнов. Большевики молились Богу о
благополучии английского короля, - это было как бы символом лжи
дипломатических конференций.
Он простился с президентом, крепко пожал ему руку, сказав что-то
особенно любезное и забавное. Черчиль уважал Рузвельта и считал его
совершенным джентльменом (в международной политике осталось так мало
джентльменов). Они были почти друзьями. Тем не менее чарующая улыбка
президента в последнее время его раздражала. Он понимал, что эта улыбка тоже
gag, быть может полусознательный, но очень полезный президенту, порою
оказывавший немалые услуги общему делу. Однако, Черчиль находил, что
Рузвельт слишком верит в силу своего обаяния. На Мальте, где он, в знак
особого внимания, встречал американскую делегацию по дороге в Ялту,
президент сообщил ему, что намерен встретиться на обратном пути с
Ибн-эль-Саудом: надо же наконец примирить арабов с евреями! На это он вслух
ничего не нашелся ответить. Им вообще беседовать было не так легко. Черчиль
находил, что Рузвельт говорит хорошо, но слишком много. Рузвельт думал о нем
то же самое. В Ялте, по мнению Черчиля, чарующая улыбка президента была
совершенно ни к чему: Сталина не очаруешь.
В последнее время Рузвельт его раздражал тем, что понемногу с каждым
днем все более входил в роль третейского судьи между ним и Сталиным. Это
было особенно неприятно в связи с огромным могуществом Соединенных Штатов.
Черчиль любил американцев, но порою и он, как все англичане, чувствовал
глухое раздражение против Америки, вдруг - по какому праву? - занявшей их
законное место в мире. Ему было очень тяжело, что на его глазах Big three
превраща-лись постепенно в Big two. Все его искусство, весь его личный
авторитет не могли этому помешать. Тем не менее президент своим умом,
благородством и простотой обычно бывал ему приятен. В последнее время к