"Брайан Уилсон Олдисс. Все созданное землей" - читать интересную книгу автора

земли. Морозный щипок. Тяжесть койки тех темных ночей и того, что было в
тебе и вокруг тебя. Зловоние тракторного дыма, почти незаметного в проблеске
голубой дымки. Нет слов, которые могли бы описать ту жизнь, это нечто
большее, чем простое их написание, они становятся другими, обретают какую-то
свою реальность. Но кто я такой, чтобы говорить об этом?
Сейчас я назовусь. Здесь, в этой части света, я, должно быть,
единственный, кто пытается что-то записать в этот ревущий год.
Теперь я понимаю, почему вещи вроде письменности и цивилизации (я имею
в виду культуру и границы, которые она налагает) были заброшены - они
слишком сложны.
Меня зовут Ноул Ноланд. Я пытаюсь оглянуться назад и описать минувшее,
когда я был молод, холост, болен и плавал капитаном 80000-тонного грузохода
"Звезда Триеста", жемчужины Звездной Серии. Сейчас, когда я пишу эти строки,
я по-прежнему Ноланд, все такой же худющий, деревенеющий по утрам, но с
достаточно ясным сознанием, с любящей женщиной, без детей, надменный и
недоверчивый; надменным и недоверчивым я был и на "Звезде Триеста", но
теперь для этого есть основания, и я их знаю. Я многое знаю, и это поможет
мне в моем рассказе.
(В старых книгах иногда встречаются подобные отступления. )
Итак, в день мертвеца мы с Сандерпеком обходили корабль. Мы делали это
каждый день, и я, пожалуй, не обязан помнить в точности, о чем мы тогда
говорили. Скорее всего, разговор был примерно таким:
- Это прогресс для тебя, Ноул.
Он часто так говорил; я знаю, он не любил прогресс, и все, что ему не
нравилось, относил к прогрессу. Поначалу я не представлял, насколько
законченным было его отвращение, а размышлял лишь о том, насколько
проницательным оно может оказаться; в то время я считал его чуть ли не
дураком. Когда начинаешь анализировать идею прогресса, выясняется, что люди
просто-напросто плодят себе подобных; как же можно тогда обвинять прогресс
за то, чем является человек, или порицать этот прогресс, если ты сам
человек? Однако нельзя сказать, что я не дорожил компанией доктора.
- Это прогресс для тебя, Ноул.
И надо что-то ответить, проявить человечность, пробираясь тем временем
в недрах огромного автоматизированного корабля, который может оставаться в
море по два года без заправок и ремонта. Мы находились в море девятнадцатый
месяц, и лишь изредка заходили в какой-нибудь порт в поисках груза.
В старые добрые времена порты не были столь совершенны, как сейчас. Там
было все: ручной труд на разгрузке, какие-то странные профсоюзы, заправка
горючим. Вот тогда в порту можно было провести неделю в пьянках и дебошах,
как настоящие моряки. Я кое-что знаю об этом, потому что, в отличие от
доктора и остальных, умею читать. Сейчас атомные грузоходы - это огромные
миры, плывущие по заданным маршрутам; им требуется всего несколько человек,
способных думать, которым в действительности приходится только сновать, как
роботам, по узким потрепанным желобкам. Неудивительно, что я заработал
мигрень.
Потом мы зашли в машинное отделение. Поднимаясь наверх, я заглянул в
кубрик на полубаке. Там валялся Алан Батор, уныло разглядывая парусину
верхней койки. Мы кивнули друг другу. Алан выглядел отекшим и, казалось,
вот-вот развалится. Мне хотелось поздравить его с неплохим видом, и в то же
время - зарыдать. Я не из чувствительных, но иногда и меня пробирает нервная