"Поль Александр, Морис Ролан. Похищение [D]" - читать интересную книгу автора

и, как последний кретин, размышляю о том, почему она солгала и смогу ли я
по-прежнему ее любить!
Я чуть не завыл.
Единственное, что может меня отвлечь, - это напиться. Не для того,
чтоб забыть, а чтоб хоть чуточку приглушить свою боль. Я спустился в бар;
он оказался закрыт. Как лунатик вышел из гостиницы и стал переходить
улицу. Такси, которое поворачивало возле Марбл-Арч, едва не сбило меня с
ног; шофер прорычал в мой адрес ругательство, но я ничего не слышал. Я
свернул на Оксфорд-стрит; по тротуару неторопливо дефилировали воскресные
толпы; я отчаянно протискивался сквозь них, но ни одна душа не обращала на
меня внимания. В бесстрастности лондонца есть что-то бычье. Я ткнулся в
один бар, в другой - везде закрыто; свернул на поперечную улицу - то же
самое. Найти воскресным вечером в Лондоне спиртное - все равно что найти
его на Луне. По воскресеньям в Лондоне тишина и благолепие, как на
кладбище.
Я вернулся на Оксфорд-стрит. Автобусы и такси застывали перед красным
огнем светофора, будто отлитые в бронзе. Я заглядывал в лица людей, я
пытался поймать чей-нибудь взгляд; я был одинок. Я знал, что никто мне не
в силах помочь, но мне так было нужно почувствовать рядом живое
человеческое тепло. А мимо шли и шли сотни и тысячи чужих и равнодушных
людей - шли лондонцы.
Я снова пересек площадь и вошел в Гайд-парк. Взобравшись на лесенки,
воскресные проповедники что-то вещали про мир и братство; я вслушивался в
их слова, я пытался вникнуть в смысл этих речей - лишь для того, чтобы
убежать от своей тоски. Но они говорили на языке, которого я не понимал. И
я не испытывал никаких братских чувств к окружавшим их кучкам людей - к
простоволосым домашним хозяйкам с окурками в зубах, к плешивым старичкам и
круглолицым юнцам. Эти люди были не похожи ни на Пат, ни на меня; они были
из другого теста, они были жители другой планеты.
И у детей, гонявших обручи по газонам, и у женщин, сидевших рядком с
вязаньем в руках, - что могло быть у них общего со мной? Я не знал, на
каком языке с ними заговорить, я не нашел бы слов, которые были бы им
понятны. Можно сказать незнакомому жителю Нью-Йорка, Парижа, Мадрида: "Я
потерял жену, и мне очень худо". Но жителю Лондона такого не скажешь. Меня
бы просто не поняли, это прозвучало бы нелепо и дико, это прозвучало бы
непристойно.
Я был в этом городе как в тюрьме - двенадцать миллионов людей,
десятки тысяч улиц, более ста квадратных миль долин и холмов, покрытых
домами... И я не мог выйти отсюда на волю, потому что лишь здесь я еще мог
надеяться обрести свою Пат.
Я рухнул на скамью. В тихой воде озера играло солнце, на деревьях
щебетали птицы, изумрудными были лужайки... Меня сковало оцепенение. Боль
понемногу успокаивалась, уступая место смертельной скуке. Когда-то я
ненавидел воскресенье. В Нью-Йорке, в Милуоки, в Оксфорде, в Чикаго -
везде я скучал в этот день. И я всегда радовался в понедельник, что
начинается новая неделя, - все равно радовался, даже если предстояла
тяжелая работа, и в школе было уныло и хмуро, и неделя не сулила ничего
веселого. Но потом, когда я познакомился с Пат, все сразу переменилось, и
теперь я уже обожал воскресенье, наши с ней воскресенья; я всю неделю ждал
этого дня, потому что в воскресенье она безраздельно принадлежала мне, а я