"Юз Алешковский. Чаинки" - читать интересную книгу автора

на столбах-времянках, а на изящных железобетонных конструкциях. Сие сходу
намекало всем приезжим бизнесменам да и самим китайцам на то, что партия и
правительство рискованно, но надолго и всерьез вступили в эру реформ,
чреватых рождением нового мирового гиганта. Намекалось также, что лицо
гиганта вовсе не из косметических соображений лишено черт физиономий дяди
Сэма, бывшего братана Ивана да и самого Мао. Рекламные щиты фирм иностранных
и китайских твердо внушали, что гигант непременно унаследует все
замечательные качества быстроногого крепкорукого капитализма, чтобы стать
эдаким мускулистым красавчиком - человечным социализмом со специфически
китайским лицом. Он и определит основные исторические вехи нового
тысячелетия...
Пока же вокруг прекрасного шоссе поля осенние лежали. Мысль, что
тысячелетиями с любовью возделываются они трудолюбивым гением китайского
крестьянина, настраивала на лад поэтический и, если уж на то дело пошло,
философский и религиозный, ибо крестьянский труд, труд сеятеля и кормильца,
есть первейшая из форм благодарного поклонения Божеству Истинной Жизни, а не
идолам вроде Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина-Мао, Пол Пота и прочим красным
бесам, сеятелям чертополошного зла...
Такие вот мысли мелькнули у меня вдруг в довольно мутной башке, а на
горизонте, в жутковатом смоге, вновь показавшемся мне невинной дымкою
туманной, совсем уж явственно проступила панорама Пекина, одного из
крупнейших мегаполисов планеты. Белели и голубели перед глазами, все быстрей
и быстрей заслоняя собою горизонт красавцы-небоскребы. Даже издали можно
было просечь, что это новое архитектурное поколение китайцев, по крайней
мере, внешне, не имеет ни черта общего с идеями типового строительства. Было
также очевидно, что эти небоскребы не втянуты в нелепые азартные
соревнования по прыжкам в высоту с американскими махинами. Замелькавшие по
обеим сторонам дороги жалкие в ветхости своей и зачуханности безликие
карлики маоистских времен вроде бы даже рады были уготованной им участи -
участи легко сносимых времянок.
Я ошарашенно глазел и вдаль, и по сторонам. Трудно мне было не то что
воспринимать увиденное, а увязывать его с кое-какими старыми моими,
представлениями о Пекине и вообще о Китае. Конечно, я слегка автошаржирую,
но думал, приблизительно, так: три четверти населения крестьяне, причем
крестьяне бедные... живут они чуть ли не в землянках... по колено в воде
разводят рис... на тех же участках земли иногда выращивают карпов... соха,
мул, мотыга, все, за редкими исключениями, как тыщу лет назад... да и сейчас
ни тракторов, ни машин что-то не видать на полях... на горбинах волокут
крестьяне с лоскутных полей лук-порей, наверняка тут его обожают...
остальная четверть населения, полагал я, все еще варит чугун в домашних
домнах... делает вручную ракеты и водородные бомбы или торчит с утра до
вечера на партсобраниях, где мурлычет интернационал, пьет зеленый чай,
лопает черепах, осьминогов, каракатиц, ласточкины гнезда, акульи плавники и
в перерыве между этими гурманскими блюдами сопротивляется попыткам миллионов
передовых студентов поставить страну на рельсы передовой демократии, с
которых, кстати, то и дело сходят в Америке поезда правосудия,
здравоохранения, деловой честности, безопасности граждан городов и так далее
...
Одним словом, в те минуты, как, впрочем, и в следующие восемь недель
нашего пребывания в Китае, я был рад, что новые впечатления моментально