"Наталья Александрова. Украденное воскресенье" - читать интересную книгу автора

- Позвольте представиться - Карамазов, Николай...
- Неужели Алексеевич? - не удержалась я.
- Петрович, а батюшка мой действительно был Петр Алексеевич. Так что
хотите верьте, хотите нет, а считаем себя потомками, - сказал старичок с
гордостью.
Он весь был такой чистенький, аккуратненький, беленький пушок едва
прикрывал розовую лысинку, и одет в какой-то маленький костюмчик, наверное,
в "Детском мире" покупает.
- А вы, милая барышня? - напомнил он о себе.
- Если вы Карамазов, то меня зовут Татьяна Ларина, - засмеялась я.
Они замолчали было неловко, подумали, что я так неудачно пошутила, а
этот тип с пирожными нахмурился.
- Это правда, меня действительно так зовут. Паспорта у меня нет, уж
поверьте на слово.
- Милая, вы мне сразу понравились! - умилилась старушка. - А с Кириллом
вы ведь уже знакомы?
Значит, этого типа зовут Кирилл, я улыбнулась ему как можно
приветливее. Кирилл откинул плед, и стало видно, что кресло, в котором
сидела Мария Михайловна, было инвалидным. Он подкатил кресло к столику, и мы
сели пить чай. Старички обращались друг к другу церемонно, по
имени-отчеству, Кирилл очень предупредительно за ними ухаживал. Выпив чашку,
я встала и подошла к Цезарю, который как пришел, так сразу разлегся
посредине комнаты, и стало видно, какой он огромный. Мария Михайловна
заметила, что это, наверное, от большой площади он так разросся. С
разрешения хозяйки я скормила Цезарю сухое пирожное, причем он так и съел
его, лежа и глядя мне в глаза с выражением ослика Иа-Иа из мультфильма про
Винни Пуха, а потом подошла к картине. В ней было что-то очень знакомое.
У нас с бабушкой в моем детстве была традиция - каждый праздник
Седьмого ноября, именно в этот день, мы ходили в Эрмитаж. Раньше я думала,
что это оттого, что бабушка не любила все эти демонстрации с красными
флагами и криками в мегафон "Да здравствует!.." и поэтому спасалась в
Эрмитаже, но потом выяснила, что есть совершенно определенная причина.
Оказывается, несколько красивейших комнат Зимнего дворца были открыты для
посетителей только седьмого ноября, потому что рядом находилась столовая,
где революционные матросы арестовали Временное правительство. Пройти в эту
столовую можно было через Малахитовый зал, и пока я с восторгом разглядывала
зеленые вазы, колонны и шкафчики, бабушка грустно качала головой. Очевидно,
она представляла, как по этому бесценному паркету бежала пьяная матросня,
топая сапогами и стуча прикладами.
Как бы там ни было, только седьмого ноября можно было посмотреть и
Малахитовый зал, и Синюю спальню, и Малиновый будуар, и Золотую гостиную, а
в следующей комнате висели картины, которые в детстве я обожала. Там были
сказочные развалины, увитые плющом, как замок Спящей красавицы, старые
мельницы, водопады, огромные каменные лестницы с растрескавшимися ступенями,
остатки римского храма с колоннами. Картин было много, мне они нравились
все. Бабушка смеялась и говорила, что изображена на них вовсе не Италия,
просто художник дал волю своему воображению.
"Это-то и здорово!" - отвечала я.
Видя, что я застыла у картины, Мария Михайловна спросила:
- Что, Танечка, нравится? Вы знаете, кто это?