"Михаил Алексеев. Рыжонка " - читать интересную книгу автора

старая, две перетоки[5]и три ярчонки, как называла их наша мать. Этим
последним предстояло еще стать овцами,- только зимой от них можно было с
определенной долей оптимизма ожидать первого потомства: от пастуха, имеющего
дело с двухтысячным стадом, нельзя было узнать, покрыты наши ярчонки или
тоже на следующий год будут перетоками. Таким образом лишь от трех овец
будет прибавление. Старая же, по кличке Коза, как обычно, принесет двойню,
ну, а ее дочери-двухлетки пускай по одному ягненку, а коли пойдут по
материнской линии, глядишь, и по два.
Коза, которая вовсе не коза, а овца, заслуживает того, чтобы сказать о
ней особо. Своей кличкой она обязана была тому, что в отличие от большинства
овец носила на своей гордой, чуток даже надменной, высоко поднятой голове
длинные, загнутые, словно бы специально заостренные на концах рога, которых
очень побаивались Хавронья и Жулик, поскольку им не раз случалось
познакомиться с ними,- получив от Козы острастку, они, как и все во дворе,
относились к ней с почтением, в том числе и Карюха, которой, вроде бы,
бояться было нечего: ее оружие во много раз сильнее и грознее овечьих рогов.
Помимо внешности, было у старой овцы и другое, что роднило ее с самым
своенравным и недисциплинированным домашним животным, с козою, значит. Наша
Коза на пастбище никогда не останется внутри стада ли, паче того, позади, а
обязательно продерется вперед, к свежей, не потоптанной тысячами овечьих
копыт и непощипанной траве, увлекая за собой свое семейство. К внешнему же
сходству следует, пожалуй, прибавить еще глаза, которые у нашей козо-овцы,
как и у всех настоящих коз, были нагловато-бесьими, с узким вертикальным
разрезом зрачков. К семи годам она считалась уже старой овцой, из черной
успела сделаться седой, как и полагалось пожилой особе. Надеясь на то, что
Коза будет надежным поводырем для небольшой нашей отары, мать и отец охотно
взяли ее на свой двор и, как оказалось потом, не прогадали.
Назначено нам было с десяток кур во главе с петухом, которого, конечно
же, звали Петькой, как и всех без исключения петухов в селе Монастырском.
Соседние кочета, с коими вел постоянную войну наш забияка, были тоже
Петьками. Мне казалось, что наш Петька был отважнее их, задиристее, первым
вступал в бой. Ничего, что и ему влетало по первое число, но сам-то он
никогда не считал себя побежденным. Ежели для кур-молодаек мог что-то
означать внешний облик ухажера, то и в этом смысле за нашим Петькой было
несомненное преимущество. Он имел необыкновенно нарядную окраску.
Серо-пестрые, похожие на мрамор перья, плотно облегающие его самого, будто
выточенного из того же мрамора, покрывались, как нарядной шелковой завеской,
длинными, золотисто-оранжевыми, напоминавшими мягкую гриву скакуна. И над
всем этим великолепием возвышалась на огненно-красной шее гордая Петькина
голова, увенчанная гребешком, которому надлежало бы тоже быть красным, но он
был скорее черным от запекшейся крови, не успевавшей подсохнуть до конца,
поскольку наш красавец вел, как уже сказано выше, непрерывные бои с
соперниками из соседних дворов.
Гарем Петькин был невелик, но Петька старался увеличить его за счет
чужих молодок. Иногда ему удавалось, внезапно ворвавшись в соседний двор,
настигнуть одну из них и на глазах ошеломленного, растерявшегося от такой
неслыханной наглости ее законного супруга овладеть ею. После этого
посрамленный, униженный перед своими подругами сосед затевал со своим
обидчиком кровавое в самом прямом смысле этого слова побоище, так что летели
не только пух и перья, но и текла самая натуральная живая теплая кровь.