"Михаил Алексеев. Рыжонка " - читать интересную книгу автора

- Ну, ну... А зачем же кричать так! - говорила тихо мать, а сама уж
опускалась на колени против образов, чтобы вознести хвалу и благодарность
Царице небесной и Власу, святому покровителю коров.
Нынешний год для Рыжонки не был исключением: "обошлась", по
обыкновению, намного позднее всех коров на селе и теперь отелится где-то в
конце мая. Но это когда еще будет! А пока, находясь по-прежнему на своем
удобном наблюдательном пункте, все на той же печке, я с беспокойством думал
о том, как же нам теперь развернуть Рыжонку и вывести во двор. Ведь корова
не лошадь, она не будет по требованию человека пятиться назад, может, и
вовсе не умеет это делать. Да и сама Рыжонка, судя по всему, не имела ни
малейшего желания расстаться с теплом. Пока хозяйка процеживала над горшками
молоко, Рыжонка не спеша, явно растягивая время, доедала в большом
деревянном корыте нарубленную мною кормовую свеклу. Корыто недавно сделано
отцом и было едва ли не единственным его изделием, доведенным до конца, и то
лишь потому, что счастливо избежало стадии "заготовок",- было сколочено за
один день, как бы в один присест.
Разлив молоко по горшкам, мать обратилась к Рыжонке скорее с просьбою,
чем с требованием:
- Ну, Дочка, хватит. Пойдем, милая, во двор.
Рыжонка оторвала голову от пустого корыта не раньше, чем облизала его
самым тщательным образом, и только уж потом глянула на хозяйку своими вечно
печальными, еще более прекрасными от этой печали глазами, как бы удивляясь:
"И это ты, всегда такая добрая и жалостливая, взяв от меня что нужно, теперь
выпроваживаешь на улицу, где так холодно, а после избяного тепла покажется
еще холоднее?"
Виновато вздохнув, мать еще более ласково говорила:
- Понимаю, понимаю, Дочка, что тебе не хочется уходить. Но что
поделаешь - твое место там, во дворе. Ужо опять тебя впущу. А сейчас пойдем.
Пойдем, милая.
- Мам, да что ты ее гонишь? Пущай побудет еще немножечко,- попросил я.
Рыжонка сейчас же повернула голову в мою сторону, но, сообразив, что
меня не послушаются, тяжко и шумно выдохнула и сама, неожиданно легко и
быстро, развернулась. Для этого ей пришлось использовать пространство между
шестком и окном напротив печки, где обычно хозяйничала со своими чугунами,
сковородой, ухватами да кочергой мать. Пока Рыжонка разворачивалась, я успел
открыть для нее дверь в сени и окатить себя холоднющим паром, ринувшимся в
избу. На печку вскочил, когда рога коровьи могли подцепить мою холщовую
рубашку. Подцепить нечаянно, конечно, невзначай. Я уже говорил, что Рыжонка
никогда не пускала их в дело. Да если бы и пустила, большой беды бы не
случилось: рога у нее были круто загнуты вовнутрь, один навстречу другому, и
могли лишь ушибить, но никак не поранить кого-либо.
Рыжонка никого не обижала, а ее обижали. Карюха, например. Разозлившись
на хозяина, который нередко злоупотреблял неограниченной властью над ней,
она срывала собственную злость на ни в чем не провинившейся перед ней
Рыжонкой,- больно кусала ее, когда Рыжонка нечаянно оказывалась поблизости
от ее кормушки, а то и поддавала слегка под брюхо копытом.
Рыжонка была уж очень добра, а потому и беззащитна, как это всегда
бывает. В этом смысле она напоминала мне нашу мать. Они вроде бы примирились
с мыслью, что не могли, не имели права ни обижать, ни обижаться. Они обязаны
были кормить и ублажать всех, хотя могли бы, в отместку, и не делать этого.