"Геннадий Алексеев. Зеленые берега" - читать интересную книгу автора

что-то, шепчущие что-то, изредка даже кричащие что-то (о нет, я не люблю
крика!)!
А темные, бездонные провалы подворотен! А зияющие, беззубые рты парадных! И те
и другие интригуют, задают загадки, скрывают какие-то тайны, секреты, вызывают
смутные опасения, настораживают, но притом и манят, влекут к себе неудержимо.

А дворы! Сосредоточенные, сумеречные, пустынные, гулкие, будто бы дремлющие, но
не спящие десятилетьями, напряженно чего-то ждущие, всегда чем-то недовольные,
насупленные, с трудом сдерживающие беспричинное раздражение, почти всегда
высокие и нередко страшно узкие, колодцеобразные, трубообразные (поглядишь
вверх -- там, высоко-высоко, что-то голубеет, кажется небо), иногда же внезапно
широкие, с подобием сквера посередке, с несколькими деревцами и кустиками, с
площадками для спортивных и неспортивных игр, с будками частновладельческих
гаражей, с баками для мусора, с какими-то сарайчиками, а иногда даже с
голубятнями (все меньше в городе голубятников, все меньше!).
А брандмауэры! О них я мог бы писать венки сонетов, элегии и эклоги, поэмы,
романы в стихах, просто романы и целые эпопеи!
Пожалуй, нет в городе ничего более волнующего, впечатляющего и возвышающего
душу, чем эти голые, глухие, совершенно неприступные стены, лишенные выступов,
ниш и окон, лишенные всего, на чем можно было бы остановить свой взгляд,
превосходящие размерами и суровостью многие грандиознейшие постройки древности
и невероятно загадочные в своей непомерной лапидарности и мощи! Их величие, их
мужественная, угрюмая красота не поддаются никакому описанию. Я и не пытаюсь их
описывать. Но, завидя брандмауэр, я всегда останавливаюсь и долго пребываю в
неподвижности, потрясенный этим чудом цивилизации. Если же брандмауэров
несколько, я могу стоять перед ними часами, и это меня нисколько не утомляет.
Однажды я проторчал перед тремя великолепными стенами от полудня до заката
солнца, следя, как изменялось их освещение, как падали на них тени, как потом
эти тени двигались, скользили, разрастались, удлинялись, сливались друг с
другом, густели и мрачнели, как загорались и гасли рефлексы, как постепенно
тускнели краски. Этих впечатлений мне хватило на неделю. Когда же она миновала,
я бросился к другим брандмауэрам. Сам того не замечая, я стал изучать
брандмауэры и узнал о них много такого, чего не знает, быть может, никто. У
этих каменных гигантов свои повадки, свои радости и тревоги, своя амбиция, свое
кирпичное самолюбие. В их жизни случаются трагические минуты. Например, тогда,
когда их начинают разрушать вместе с домом, которому они принадлежат, дабы
воздвигнуть на освободившемся месте новое сооружение. Соседние брандмауэры
пытаются помочь гибнущему собрату, но, увы, их усилия никогда не достигают
цели, и обреченная стена все же рушится, падает на землю, раскалывается,
разламывается, рассыпается на тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч кирпичных
обломков, подымая пыльную тучу, которая взмывает к небесам и после долго
оседает на землю, покрывая ее серой, мертвой пеленой, покрывая ее прахом
покинувшего мир несчастного брандмауэра. Но случаются у этих удивительных стен
и свои праздники. Например, когда их приводят в порядок -- чистят
пескоструйными аппаратами или красят. После этого они долго щеголяют своей
опрятностью, яркостью или изысканностью колера и кажущейся молодостью (увы, все
брандмауэры уже в годах, все они старички -- современное зодчество обходится
без брандмауэров).
А мосты! Мосты через те, беспокоящие меня, каналы, через малые и большие реки,
которыми изрезан город, через улицы и железнодорожные пути! Но о мостах этого