"Анатолий Алексин. Саша и Шура (детск.)" - читать интересную книгу автора

поверху - такие же белые клубы от паровоза. Между этими дымками, как на
длинном-предлинном экране, проносились поля, деревни, неровные, словно с
отбитыми краями, голубые блюдца озёр...
Так незаметно я и заснул.
Разбудил меня Андрей Никитич. Вид у него был самый бравый, лицо было
чисто выбрито и очень приятно пахло одеколоном и чем-то ещё. Мне
показалось, что это запах свежей студёной воды. Это ведь только говорят,
что вода не имеет запаха, а на самом деле имеет, и даже очень приятный.
Внизу в полной боевой готовности, окружённая своими бесчисленными
чемоданами, узелками и сумками, восседала Ангелина Семёновна. А Веник
читал книгу, тихо забившись в угол скамейки.
Он вообще всю дорогу читал. А говорил очень мало и всё какими-то
мудрёными фразами. Например, вместо "хочу есть" он говорил "я
проголодался", а вместо "хочу спать" - "меня что-то клонит ко сну".
Я быстро собрал свои вещички в маленький чемодан, который у нас дома
называли "командировочным", потому что папа всегда ездил с ним в
командировки. Мы с Андреем Никитичем вышли в коридор. И тут я, помню,
тяжело вздохнул. И вагон наш, сбавляя скорость, тоже тяжело вздохнул,
словно ему не хотелось отпускать меня.
Я вообще заметил, что в поезде как-то часто меняется настроение. Вот,
например, в первые часы пути мне всё казалось очень интересным, просто
необычайным: и стук колёс где-то совсем близко, прямо под ногами; и
настольная лампа, похожая на перевёрнутое ведёрко; и лес за окном, то
подбегающий к самому поезду, то убегающий от него... Но уже очень скоро
меня стало разбирать любопытство: а какой из себя этот самый Белогорск? А
как я там жить буду? И уже хотелось, чтобы поскорее замолчали колёса и
поскорее я добрался до дедушки. А вот сейчас мне стало грустно... Я успел
привыкнуть ко всему в вагоне, особенно к Андрею Никитичу, и очень не хотел
с ним расставаться.


* * *


Послушные паровозному гудку, тронулись и поплыли вагоны. Андрей Никитич
стоял у окна и махал фуражкой. Он махал мне одному. Я это знал. Знала это
и Ангелина Семёновна, поэтому она демонстративно повернулась к поезду
спиной и стала рыться в своём синем мешочке, похожем на те мешки, в
которых девчонки сдают галоши в раздевалку, только чуть поменьше. Ангелина
Семёновна прятала этот мешочек под кофтой.
Сперва она вытащила какую-то большую бумажку, сделала испуганное лицо и
спрятала деньги обратно. Потом вынула бумажку поменьше и снова испугалась.
Наконец вытянула совсем маленькую и стала размахивать этой бумажкой с
таким видом, будто клад в руке держала. Скоро к ней подъехала телега.
Возчик, небритый дяденька с папироской за ухом, оглядывался по сторонам
так, словно украл что-нибудь. И лошадёнка тоже испуганно косила своими
большими лиловыми глазами.
- Только поскорше, гражданочка, - сказал возчик. - Поскорше, пожалста.
Казалось, он так торопится, что нарочно сокращает и коверкает слова. И
ещё мне показалось, что все слова, которые он произносил, состояли из