"Анатолий Алексин. Добрый гений " - читать интересную книгу автора

- Но пойми... он Марию Теодоровну еще и жалеет.
- А меня, значит, ему не жаль?!
Лидуся закрыла лицо кулаками. Подбородок ее страдальчески задрожал.
- Что ты? Что ты, Лидуся?... - всполошилась я. - Ходи туда... вместе
с ним. Как было прежде...
- Для чего?! - Она оторвала кулаки от лица, чтобы с кулачной
решительностью прозвучали слова: - Больше не пущу... Ни к кому не пущу!
То, что Валерий навещал Марию Теодоровну без видимой надобности, без
какой-либо практической цели, представлялось Лидусе необъяснимым. Но дело
было не только в этом... Он, 'выходит, принадлежал ей не полностью! Она
ревновала его к угасающей женщине... Верней, к тому времени, к тем душевным
движениям, которые он посвящал кому-то, кроме нее.
"Она любит его! - не без ликования констатировала я. - Заставить
Лидусю плакать... могла лишь какая-то чрезвычайность. Ею оказалась любовь к
моему сыну!"
Я видела перед собой лицо, которое от всякого необычного состояния
становилось еще красивее. И красавица, которая могла выбрать в школе кого ей
было угодно, выбрала моего сына!
Я растроганно прижала ее к себе.


Иногда говорят: "Нет характера..." Характером обладают все. Но одни
сильным и стойким, а другие слабым и дряблым. Меня беспокоило, что характер
сына был слишком податливым, раскрывающим, как послушный ключ, душу и тому,
перед кем ей следовало бы замкнуться.
Но неожиданно обнаружилось, что характер Валерия может быть
непреклонным.
Когда Лидуся и ему крикнула: "Ни к кому не пущу", он ответил:
- А я ни к кому и не пойду... Кроме Марии Теодоровны... Но к ней? Что
бы там ни было! Я так решил.
Радоваться этому или нет, я не знала. Теперь уже в самой Жизни у него
прорезался голос, который заставил не только услышать себя, но и к себе
прислушаться. Через благодарность и жалость мой сын переступить не сумел.
- Что бы там ни было? - испытующе уточнила Лидуся. - Там - это у
нас с тобой?
- Что ты? У нас с тобой ничего плохого случиться не может, --
смягчился Валерий. - Точней, между нами...
Мария Теодоровна угасала естественно, как угасает лампада, когда
иссякает масло.
Смерть человека, имевшего поклонников и поклонниц, с неопровержимостью
выявляет либо искренность поклонения, либо его фальшивость.
Я никогда не слышала, чтоб у гроба исполняли романсы. Пели то, что
любила Мария Теодоровна... С ней прощалась великая музыка, которая и была ее
жизнью. Иногда романсы, как бы захлебнувшись, прерывались. Аккомпанемент,
пробежав по инерции в одиночку небольшую дистанцию, растерянно затихал.
Слезы мешали певцам. "Быть в форме!" - вспомнила я девиз покойной.
Романсы вновь овладевали фойе и вестибюлем оперного театра. Мария
Теодоровна необычно старела и необычно расставалась со всеми нами. Люди
прижимались к зашторенным черной материей зеркалам, к стульям с
аристократично изогнутыми спинками, к гардеробным стойкам... Все вытягивали