"Анатолий Алексин. Диагноз " - читать интересную книгу автора

дворец, тайно сообщив моему мужу, что летит "по делу безнадежному". Как и
мое! - безмолвно добавила я.
- Ничего... он вернется! - продолжал усмирять свое отчаяние мой
супруг. - Он вернется... Ничего предпринимать без него мы не будем!


В одно очередное не прекрасное утро я не обнаружила возле постели
весов, которые с точностью определяли мое состояние.
- Они испортились, - сообщил младший сын. - Пока ты спала, я их снес в
мастерскую. А там очередь, как везде! Готовы будут через месяц, не раньше.
- Все возжаждали вдруг определять свой вес? Слава Богу, что только
физический... А если возжаждут так же точно определять политический?
Представляешь, какая начнется свара? - сказала я, поскольку, привязанная к
постели, вынуждена была принимать не только повышенные дозы лекарств, но и
чрезмерные дозы газетной информации и теленовостей. И лукаво добавила: - Ты
спрятал весы? Или поломал? Спасибо, сынок...
Его изобретательность продолжала действовать. Но зеркальце, в которое я
пристрастно заглядывала, Виктор не стал разбивать. Во-первых, это плохая
примета, а во-вторых, в доме было много других зеркал.
"Свет мой, зеркальце, скажи да всю правду доложи!" И зеркальце
докладывало: восковой оттенок щек, костистая худоба, изможденность.
А ведь была хороша! Об этом говорил муж... шептал, бормотал, забывая
обо всех своих кафедрах и научных советах. И даже о том, что в соседней
комнате спали два сына... один из которых, хоть и был младшим, ничего мимо
ушей не пропускал. Другой же готов был пропускать все, что угодно, кроме как
раз того, что мы должны были от него скрыть.
И иные представители сильного пола порой слабели у меня на глазах.
Интимная порывистость входила в противоречие с заученностью их комплиментов.
И расшибалась о заградительную полосу моей насмешливости и мою мнимую
недогадливость... "Упустила? Не воспользовалась? Теперь уже поздно?" -
интересовался чей-то, словно допрашивающий меня, голос. "Нет, возможности,
которые были мне ни к чему, цены не имели, - отвечала я бесцеремонному
допросу и себе самой. - А перебирать в памяти те давние, ненужные
завоевания... ныне, приблизившись к небесам, грешно и стыдно".
Рассуждениями этими я пыталась отстранить от себя кошмар. Но его
заложницей продолжала быть вся наша семья. Меня и в больницу-то не
направляли, не только потому, что против этого восставали мои мужчины, а
потому, что умирать лучше дома.
Мужчины мои ужасались тому, что останутся без меня. А я тому, что
оставлю их без себя.


Мы ждали Бенциона Борисовича. Нога же, однако, хотела распрощаться со
мной поскорее. И нестерпимой болью рвалась к разлуке. Я привыкла делить со
своими мужчинами светлые мгновения, но не свои боли. Никто и ничто, кроме
наркотиков, не в состоянии уже был облегчить мои муки. Пора было
отправляться в больницу.
Я всегда придирчиво выбирала слова, определявшие мрачные, неблагостные
события. И старалась затушевать, скрасить ими реальность, а не выпячивать
горести, не выставлять напоказ. Но навалилось такое , что замаскировать было