"Анатолий Алексин. Диагноз " - читать интересную книгу автора

какой-то ребус.
"Большой врач отличается от обыкновенного, как Пушкин от своего
современника Кукольника, а Чехов - от своего коллеги Потапенко. Впрочем, это
были люди даже разных профессий", - объясняла мне покойная мама, которая
была детским врачом. И, как считалось, не очень обыкновенным.
Я сообщила академику, что коклюш был.
- И долго вы кашляли? Болезнь тогда ненароком не запустили?
- Разве моя мама могла подобное допустить? Она была педиатром! -
ответила я столь протестующе, будто оскорбили мамину память.
Академик даже отпрянул и прижался к обшарпанной спинке.
- Я тоже очень любил свою маму. Но все-таки... В студеной реке или в
холодном озере вы когда-нибудь не застужались? - осторожно поинтересовался
он.
- Застужалась, но... когда мамы уже не было.
Палатный врач записывал, хотя и продолжал удивляться. А я принялась
рассказывать о своей давней и долго не отпускавшей меня простуде.
- Вот в этом все дело, - обернулся Бенцион Борисович к своему коллеге,
который начал строчить более интенсивно. - Я легкие имею в виду. И бронхи. У
нее - хронический и весьма, я бы сказал, запущенный, застарелый бронхит. И к
тому же еще - эмфизема. - Он вновь обратился ко мне. - Тяжелые заболевания
легких и бронхов. "Тяжелые", "легкие"... Антиподные понятия, да? Но жизнь
часто соединяет несоединимое. Да еще эмфизема. Красиво звучит!
Эм-фи-зе-ма... Похоже на "диадему". Так что никаких метастазов и вообще
ничего неизлечимого у вас нет. Первый рентген, простим его, обознался.
Он не захотел сказать, что обознались и доктора. И мой палатный врач
обознался... Тот оценил тактичность Бенциона Борисовича и согласно кивнул:
да, мол, рентген виноват.
- Ну а с ногою расстанемся, - без оптимизма, но и без драматизма как бы
заключил академик. - Ничего не поделаешь. Это тяжко, но не смертельно.
Костыли приходят на выручку, иногда протезы. А еще лучше - лечебная коляска.
В вашем конкретном случае... - Он не сказал "инвалидная", а сказал
"лечебная". - Чтобы, упаси Бог, не упасть. Но главный сюрприз, думается, я
вам преподнес: вы будете жить. А на коляске передвигаться! Ну, что ж,
вспомните Рузвельта. Ему это не помешало.
"Опять аналогии, - внутренне воспротивилась я. - То Черчилль, то
Рузвельт... Нет ничего сомнительней аналогий. У президента Соединенных
Штатов был полиомиелит, а мне предстоит полная ампутация. Раз уж коляска..."
Так я подумала, а сказала иное:
- Благодарю вас, Бенцион Борисович.
- Судьбу надо благодарить: коляска - это не метастазы. Будут вас
катать... У вас ведь есть дети!
- Трое, - неожиданно для себя самой ответила я.
Бенцион Борисович повернулся к палатному врачу:
- Позовите, пожалуйста, семью. Они небось истомились, ожидаючи.
Палатный врач заспешил в коридор, а академик вновь потрепал меня по
загривку:
- Сперва решил подарить сюрприз вам. И вашему доктору. Игнорировать его
неудобно: вдруг бы он был с моим заключением не согласен? А теперь уж вручу
подарок родным и близким.