"Анатолий Алексин. Обгон (Короткая повесть)" - читать интересную книгу автора

боялась об этом думать...
- Я ничего плохого не имела в виду, - поторопилась меня успокоить мама.
Но она имела в виду свое сердце. По ночам, притворяясь спящей, я
видела, как она капает в рюмку "сердечные" капли, глотает таблетки. Мне
становилось холодно: мама думала не о том, что уйдет из школы, а о том, что
может уйти... вообще, навсегда.
Я не представляла себе жизни без мамы... Но, не представляя без нее
своей жизни, не заботилась в должной мере о ее жизни. Которая, сейчас
понимаю, принадлежала полностью мне.
Тому, кто себя отдает тебе, справедливо и себя отдавать в ответ. Если
не полностью, то хоть в какой-то степени...
В углу нашей гостиной скромно притулился старый рояль. На молодой, то
есть новый, у мамы не набралось денег. Она всячески пыталась приобщить меня
к этому, третьему, нашему жильцу. А я отмахивалась, отбивалась. Почему?
Разве она хотя бы в одной разумной просьбе мне отказала? Да и с неразумными
просьбами подчас соглашалась... Я же долго противилась потому, что с ее
собственных слов мне было известно: дорога к музыкальному успеху пролегает
через мученические усилия. А напрягаться я не привыкла. И противилась, не
соображая, что отбираю у мамы спокойствие... за мое же грядущее.
По субботам и воскресеньям мама музицировала. А потом занималась
хозяйством... но под записи самых почитаемых ею пианистов - Рахманинова,
Артура Рубинштейна, Софроницкого. Чтобы - в который раз! - с ними
сблизиться. Некоторые записи были до того давними, что звучали по-старчески,
хрипловато, надломленно. Однако мне чудилось, что мама вот-вот упадет перед
ними на колени и станет молиться. А я, честно говоря, при всем своем слухе,
не понимала, чем мамино музицирование хуже искусства ее кумиров. Когда я
открыто сравнила мастерство Артура Рубинштейна с маминым, она в ужасе
схватилась за сердце:
- Не скажи это еще кому-нибудь! Я тебя заклинаю... Сердце ее было
нездоровым, - и я не искренне созналась, что пошутила.
- Не шути так больше: о тебе могут плохо подумать!
Она защищала не Артура Рубинштейна, а меня... Я была ей дороже.
Все те состарившиеся записи я помнила наизусть - и не нарочно,
автоматически начинала вполголоса им подпевать. Мама снова хваталась за
сердце, но уже торжествующе устремляясь навстречу тому самому моему слуху.
Она упорно выискивала у меня "музыкальные данные".
- Выходные дни для того, чтобы отдыхать. Зачем же ты столько играешь? -
пожалела я маму.
- Пианист-педагог тоже обязан быть в форме.
Чтобы иметь право учить других, надо быть для учеников образцом. Ну, а
пианисты, которые меня завораживают, тренируют себя, не удивляйся,
ежедневно! По шесть-семь часов... А уж после - концерты и завораживание
огромных залов.
- Твои ученики тоже дома так тренируются?
- И потом еще выполняют домашние задания, как в обычной школе.
"А когда же они телевизор смотрят? В кино ходят? И зачем мне такая
каторга?" - спросила я себя.
Но именно телевизор отбросил - отшвырнул! - в сторону тот вопрос.
Как-то, усевшись возле экрана и перебегая с одной программы на другую,
я, оторопев, узрела такое, что сидеть уже не могла... Я вскочила, потому что