"Анатолий Алексин. Если б их было двое... " - читать интересную книгу автора

практичном значении.
Ростом он был невысок, но на студии возвышался над всеми. Выглядел даже
не очень складным... Но разве Жан Габен был атлетом? Нескладность виделась
артистично-уютной, как в меру искривленный, словно заблудившийся нос актера
Бурвиля. Залысины смотрелись как завершение лба, расширяя его и увеличивая.
Что было естественно, ибо визитной карточкой Тирана являл собой ум. И это
тоже очень мне нравилось.
На студии он обычно появлялся в рубашке с распахнутым воротом и
засученными рукавами, которые обнажали не чрезмерные, но привлекавшие
женское внимание заросли. Руки он держал впереди себя, как бы загребая ими
пространство. Передвигался Тиран - по студии и по жизни - тоже по-своему:
каждый шаг вроде бы утверждал и даже вколачивал нечто весьма значительное.
Но определяющим был разум... Мудрым звучал даже его бас, который насмешливо
утаивал что-то в своих глубинах и как бы в себя затягивал. Тиран не только
цитировал чужие откровения - его самого можно было цитировать. И я молча,
про себя к цитатам тем прибегала... не отдавая себе в этом отчета.
- Если характер подминает под себя ум, значит, беда! - говорил он,
упреждая, мне казалось, и себя самого. - Каким бы мощным ни был характер, ум
должен оказываться мощнее - и, когда нужно, его перебарывать. Особенно в
критических ситуациях... Характер, подмявший под себя разум, - это поводырь,
ведущий незрячего к пропасти.
Сам он нередко попридерживал свой характер, не унижая его.
Перед каждой съемкой в рупоре возникал его бас:
- Итак, все готовы меня слушать и слушаться... Я надеюсь.
В действительности то была не надежда его, а уверенность.
"Ты готова меня слушать и слушаться... Я надеюсь", - удостоверялся он
вполушутку и за пределами студии. "Готова!" - отвечала я. Но абсолютно
всерьез.

На второсортных фестивалях нам вручали первые премии. О картинах наших
с унылой привычностью писали, что они - "образец высокого мастерства". Тиран
реагировал то вяло, то раздраженно. Он не умел удовлетворяться и
праздновать: от удач устремлялся к успехам, а от успехов - к успехам большим
и громким... Потом большие и громкие стали сменять друг друга. В ответ же
вместо энергии торжества скапливалась энергия нетерпения. Тиран ни к чему не
желал привыкать. "В творчестве", - уговаривала я себя.
- Чемпион, без конца повторяющий собственные рекорды, уже не выглядит
чемпионом. Вот и я ощущаю себя альпинистом, завоевывающим - в связке с
тобой! - за вершиной вершину. Но все они примерно одинаковой высоты. Это
имеет смысл исключительно как репетиция к покорению заветного пика. И для
его покорения у меня есть сценарий!
Он вынул из своего сейфа ту самую папку. И вновь прижал ее к себе так,
как, чудилось мне, все еще ни разу меня к себе не прижал.
Заветным пиком, подумала я, он считал премию, выше которой, как выше
Эвереста средь гор, ничего не было.
- Я мечтаю увидеть, как и тебе будут вручать самый для актрисы желанный
приз за лучшее исполнение женской роли. И такая роль в этом сценарии есть!
Значение для меня имела не слава, а то, что он о моей славе мечтал.
"Я объясню тебе будущий фильм...", "Я объясню тебе твою роль..." -
такими словами он, как правило, предварял наши репетиции и съемки.